Диляра Тасбулатова - Мама, Колян и слово на букву «Б»

– Ну типа… У меня тоже про босяков всяких.

– Простите?

– Ну, народная такая жизнь типа.

– Частушки? Фолк?

– Ну, не совсем…

– Но там нельзя и частушки публиковать.

– Не, не буду. Дождусь приезда. По приезде и опубликую.

– Американские впечатления?

– Ага. Американские частушки типа.

– Гуд. На три года вам даем визу.

– Ура! Напишу много частушек.

– А вы с юмором.

– Вы тоже.

– Спасибо (говорю).

…А говорят, они вредные. Что шутить нельзя. Можно, всё можно! Главное, частушки на английском не писать, и всё.

…Плыли мы как-то по Волге (газета, где я служила тогда, за хорошее поведение наградила путевкой, что уже смешно).

Помимо этого, там еще много чего было смешного, но самым смешным был на этом теплоходе массовик – такой уж затейник, не приведи господи.

Ни на минуту не умолкал и по матюгальнику все время рапортовал радостным таким, поставленным голосом:

– Наш пароход называется «Александр Сергеевич Пушкин». Александр Сергеич был убит на дуэли выстрелом в живот. Сильно мучился, да так, что глаз у него выскочил. Поэта погубила светская чернь и всякие там сплетни, потому что жена у него была красавица… Внимание! К нам приближается пароход «Михаил Лермонтов»! Михаил Лермонтов тоже был убит на дуэли выстрелом Мартынова. Тут же пошел проливной дождь: как будто небеса сожалели о поэте… По одной версии, великий поэт долго лежал под дождем, смертельно раненный, по другой – умер сразу. Бабушка поэта ослепла от слез, убийца же, Мартынов этот, ликовал. Это был ужас, товарищи…

Через пять минут:

– Только что мы разминулись с пароходом «Александр Сергеевич Грибоедов»! Александр Сергеевич Грибоедов был зверски зарезан персами… На теле великого драматурга было обнаружено более двадцати колото-резаных ран…

Ну и так далее, не умолкая.

И вот тут к нему подошла пожилая женщина и говорит:

– Вы понимаете, у меня ребенок, 10 лет ему, я его учу нашей литературе, а вы тут такие ужасы рассказываете…

Массовик говорит:

– Ничё не ужасы, я по методичке читаю, а методичка одобрена Минкультом совместно с российским пароходством – все это правда было…

Тетка говорит:

– А вы не могли бы не про смерть их, а, к примеру стихи читать?

Массовик, ни слова не говоря, хватает опять матюгальник и как заорет:

– Я памятник себе воздвиг нерукотворный!

Тетка (правда, поморщившись):

– Вот так-то лучше!

А массовик ей (мрачно):

– Но я все равно не могу отклониться от методички. Сейчас проедем Углич, и опять надо по инструкции говорить. А там еще может пароход «Есенин» встретиться и «Маяковский» – а у них же у всех смерть была трагическая…

Все, как правило, сидят в метро с телефонами. Играют в какие-то игры или эсэмэски шлют. Но кое-кто читает книги.

Как-то видела я в метро такую картину: сидит хорошенькая девочка и читает толстую книгу. А рядом с ней – парень, простонародного типа, слегка под газом, на вид гопник, но при этом не агрессивный. И ему (я вижу) страсть как хочется с девушкой этой познакомиться. Он достает из широких штанин довольно приличный телефон. Чувствуется, что он хочет поразить симпатичную девочку: у нее какая-то там затрепанная книга, а у него – дорогой гаджет.

Но девочка – ноль внимания.

Тогда этот бедняга не выдерживает и говорит ей вкрадчиво:

– Че читаем?

Девочка молча захлопывает книгу: Салман Рушди.

Парень говорит:

– Это воспоминания президента Туркмении? (!!!!!)

Девочка смотрит на него с презрением и говорит лаконично:

– Нет.

Парень говорит:

– Таджикии? (???)

– Нет.

Я не выдерживаю и говорю:

– Это руководство, как бомбы делать. Написал один известный боевик чеченский: Салман.

Девчушка смеется, бедный парень отшатывается от нее, выходит из вагона обалдевший. Девушка говорит мне лаконично:

– Спасибо.

А я ей, интимно наклонясь, шепчу:

– Ну как? Будем взрывать?

Тогда она уже отшатывается, смотрит на меня в ужасе и выходит из вагона.

Поехала как-то в провинцию. На поезде. Подруга говорит: купе не бери, изнасилуют (?!).

И не смейся, говорит, там всех насилуют, поезд плохой, страшный, из Москвы едут на нем наши рабочие, пьют по-черному, могут даже и тебя изнасиловать, ты не думай, что тока двадцатилетних, не надейся. Потом посмотрела пристально (она у меня строгая, учительница из провинции, педагог) и говорит шутейно: ты думаешь, если че, насиловать красавец какой будет? И не насиловать, а изящно домогаться? Стихи читать? Нет!!! Страшный алкаш, не отделаешься!

– Так че мне делать (говорю).

– Бери плацкарт (говорит).

Взяла плацкарт. Только вошла: все уже сидят и принимают, за полчаса до отхода поезда. А мое место боковое вдоль поезда. В соседнем отсеке сидит некто, пьяный уже в хлам, и мне говорит:

– А ну иди сюда! Спирт пить будешь (без вопросительной интонации причем).

Я головою мотаю – типа не пью спирта-то.

Некто говорит:

– Фу-ты ну-ты, ножки гнуты, москвичка, штоле? Так ведь ненастоящая, черномазая! Иди! Спирт будешь пить, я те говорю!

Я испугалась. Думаю, во попала, и стала уговаривать дедушку из своего отсека со мной посидеть на боковом месте. Посидим (говорю), – я сейчас за бутылкой сгоняю: чтоб тот видел, что у меня «кавалер», и отстал. Расчет был верный: тот таки отстал.

Сидим, пьем по чуть-чуть с дедом. Я деду говорю: спасибо, защитили. А дед, хоть и старый, постепенно глазом масленеет (ну, у нас в России не умеют считывать, ха, «культурные коды» – я ж просто, по-человечески, чтоб от того лихого парубка отделаться).

В общем, дед завел шарманку: ах, какая женщина! (Ну, для его семидесяти, конечно, я, наверно, просто мечта.)

Тут ночь наступила непроглядная, все стали спать укладываться и дед мой полез но вторую полку. А я – снизу, стало быть.

Спим все. Даже тот лихой парубок наконец угомонился: храпит, как труба иерихонская.

Но дед что-то, оказывается, задумал и со второй полки потянулся рукой ко мне вниз, но не рассчитал и сверзился прямо об пол. А там узко, еще немного, еще чуть-чуть и виском, убился бы.

Страшный грохот.

Поднялся переполох, пришел милиционер, тоже строгий и говорит:

– Таааак! Кто деда поил?

Я говорю:

– Ну, я…

Мент говорит:

– Пройдемте!!!

Тут вдруг весь вагон зашевелился, все кричат: