Марина Алиева - Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга третья

– После подобных свидетельств вашему королю просто необходимо выкупать свою Деву любой ценой.

– А вашему регенту наказать её за ересь с бОльшими основаниями.

Оба прелата посмотрели друг на друга уже без показного благочестия.

– Давайте начистоту, – предложил де Шартр. – Мы прекрасно понимаем, насколько важно его сиятельству герцогу Бэдфордскому казнить Деву Франции, как ведьму. С одной стороны, это решило бы и многие наши проблемы. Говоря «наши» я имею в виду, конечно же, французскую церковь, которая больше потеряет, чем приобретёт, останься Жанна популярной, как прежде. Своей простотой и подчеркнутым принятием одной только Божьей воли, она многих может ввести в опасное заблуждение. Этак каждый решит, что повиновение королю и отцам Церкви – дело второстепенное. А там и до открытого бунта рукой подать! Явится такой вот новый Гус, и всё… Но казнь на условиях, нужных Бэдфорду, создаст другие проблемы, уже французскому государству, а меня, дорогой Кошон, как и многих, более достойных людей, нынешний король полностью устраивает. Поэтому, давайте прямо сейчас договоримся – обвиняйте Жанну в чём угодно и как угодно, лишь бы это не бросало тень на правомочность коронации. В противном случае, наш король выкупит девушку сам и заключит новый мирный договор с Бургундией, за что ваш король и, самое главное, парламент, как вы понимаете, регента по головке не погладят.

Кошон хмыкнул.

– Что вы подразумеваете под словом «договоримся»? – спросил он.

Его так любезно «прижали к стене», что изображать обиду или полное непонимание было просто невежливо. Де Шартр мог бы поступить куда жестче и сразу предъявить ультиматум, а не предлагать договариваться. Но он не мог не понимать, что прямо сейчас договориться не получится и, возможно, любезное предложение это всего лишь мягкая форма ультиматума, потому что, как ни крути, а условия здесь ставит французская сторона. И Кошон, которому теперь нужно возвращаться и передавать этот разговор Бэдфорду, вынужден будет просто поставить герцога перед фактом, что главной цели они уже не добьются.

Де Шартр с пониманием кивнул.

– Я хочу получить от вас гарантии, Кошон, в том, что моя откровенность не будет впоследствии использована во зло. А также в том, что моя доверчивость, – он выдержал многозначительную паузу, – в том случае, если вы сейчас такое слово дадите, – снова пауза, чтобы собеседник лучше усвоил, – не будет впоследствии обманута. Впрочем, ваше, известное всем здравомыслие, сводит этот договор к простой формальности, ведь так?

– Регент тоже потребует от меня гарантий, – пробормотал Кошон.

– Конечно, – кивнул архиепископ. – И мы со своей стороны можем обещать, что Жанну не выкупят до тех пор, пока концепция будущего процесса не будет вами окончательно определена. А дальше – по обстоятельствам.

Кошон уныло развёл руками. Ответить отказом он не мог, и это было ясно им обоим. Но, Боже мой, как же всё осложнилось! Снова перекраивать процесс, который казался таким упоительно лёгким, триумфальным! Перекраивать, теперь уже с учётом того, что земли, захваченные этим, якобы королём, Шарлем придётся ему оставить. Правда, может быть, не все и не в полное владение… может быть, даже частично, как регентство… Хотя, нет. Это ИХ не устроит. Но, чтобы новоявленный королёк хотя бы не зарился на большее и смог сохранить во владении как можно меньше, его обязательно надо ограничить результатами суда о колдовстве, с помощью которого он получил свою шаткую корону! И сделать это тонко, чтобы английскому парламенту заметно было, а этому дьяволу архиепископу нет! И это самое сложное, поскольку обмануть его почти невозможно… Но, может быть, он сам пожелает обмануться, если минимально затрагивать на процессе, скажем, Реймс и всю Шампань?

– Однако, не забывайте, – снова привлёк внимание Кошона де Шартр, – долгое решение проблемы чревато появлением проблем новых. Недовольства среди горожан, волнения в деревнях… Мы же не можем прямо сейчас, активно, внушать своим прихожанам, что Дева Франции еретичка! Да и мне, сказать по правде, совсем не хочется в один прекрасный день бежать с насиженного места, бросив всё, что дорого моей душе и памяти. Уж в чём, в чём, а в этом вы должны меня понять.

Кошон натянутой улыбкой скрыл раздражение. Да, пора заканчивать разговор, чтобы лишить архиепископа радости постоянно напоминать о Бове. Тем более, что всё важное уже сказано.

– Я напишу вашей светлости, – сказал он, поднимаясь.

И не удержался – посетовал:

– Как всё таки тяжелы нынешние времена. Служители Церкви зависят от дел мирских едва ли не больше самих мирян.

– Да, да, – закивал де Шартр, тоже понимаясь. – Но эта зависимость учит нас смирению, что важно, и заставляет делить с другими ответственность, от которой ждали слишком многих, как раз-таки мирских благ.

Он приветливо улыбнулся епископу и протянул ему руку.

– Я счастлив, что поучился мудрости у вашей светлости, – не слишком старательно пряча сарказм в голосе сказал Кошон.

Припал губами к драгоценному архиепископскому перстню, а потом удалился со всей возможной величавостью, на которую только был способен. Ему не составляло труда представить, как де Шартр смотрит вслед и улыбается.

Сомнения в собственной правоте, особенно для человека, который и мысли не допускал, что может быть неправ, вещь неудобная и малопонятная. Для Филиппа Бургундского они стали примерно тем же, чем для человека, лежащего себе спокойно в постели стало бы присутствие рядом, на подушке, какой-нибудь мерзкой твари. И лежать спокойно уже не получается, и совершенно непонятно, каким образом смогла эта тварь сюда проникнуть!

Нет, можно было бы, конечно, ответить на письмо парижского инквизитора, назначить сумму и продать обеих девиц, как и было договорено – и всё! И какой-нибудь Люксембургский бастард так бы и поступил. Но Филипп Бургундский – это Филипп Бургундский! Никакая договорённость не является для него цепями, потому что всякая сделка – прежде всего преследование собственной выгоды. Сейчас ему выгоднее держать Жанну в плену, присматриваясь, с одной стороны, к Бэдфорду, с другой – к Шарлю. И, хотя последний помалкивал, Филипп не слишком ломал голову, гадая «почему?». На месте французского короля он, может, и сам поступил бы так же. Но он и не французский король! Он – герцог Бургундский, в руках которого игла тех весов, где взвешиваются интересы двух королевств. И сейчас только он решает, кому отдать преимущество. И отдавать ли вообще?

И тут эта вторая девица спутала ему все мысли! Будь Жанна одна, он бы знал, что делать. Выждал бы, пока обе стороны чётко определят свои позиции, и продал бы её тому, кто для Бургундии предоставлял больше выгод, пусть даже и в обход интересов Шарля. Мало ли что там ещё преподнесёт герцогиня Анжуйская. Вдруг, через её посредничество, хорошую сумму за Жанну предложит Карл Лотарингский? Или Рим, что тоже возможно, если они там решат как-то по-своему использовать необычную славу этой девицы. Бургундии добрые отношения с папой тоже не повредят и от Бэдфорда прикроют.