Мария Вильчинская - Александра и Курт Сеит

Она раскрыла книгу на том месте, где между страниц была вложена бумажка. Заметила мельком, что на той было написано: «За час до полуночи, там же, где и всегда». Кто-то заложил книгу запиской и забыл. Впрочем, Шуру куда больше интересовал роман, а не чужие закладки.

«На лугу пахло сеном и летали над скирдами тонкие белые паутинки. Они молча, точно движимые одним общим желанием, свернули с дороги и, мягко ступая по зеленому ковру еще живущей травы, опустились на откос одной из скирд… Она полулежала тут, около, слегка вдавленная в сено, в летнем светлом платье с длинной косой, перекинутой на круглую девичью грудь, вся под блестками горячего солнца, горячая сама от бьющей под тонкой, слегка посмуглевшей кожей горячей крови. Полные полуоткрытые губы улыбались чему-то, едва заметно, одними уголками, и вздрагивали над большими глазами темные ресницы…

Он потянулся к ней, тоже весь молодой и горячий, и беззвучным долгим поцелуем приник к ее губам.

Она не шевельнулась, только сильнее вздрогнули ресницы, а зрачки расширились и стали темными и глубокими. Под тонкой кофточкой он почувствовал ее грудь впервые такой близкой, доступной. «Любочка, моя детка», – кидал он короткие слова, идущие помимо воли и наполняющие собой все его тело торжествующевосторженной музыкой… От его резких, порывистых движений они сползли чуть-чуть ниже с душистого сена, и стройные, гибкие, в черных чулках ноги Любы обнажились из-под целомудренно скрывавших их юбок… Тогда охваченная общим порывом солнечной радости, Люба приподнялась и вздрагивающими, плохо слушающимися руками стала расстегивать на груди белую кофточку… Илью захватил этот восторг золотого солнца, поднял и понес его мысли в радужной огненной пляске. И он прижался губами к белеющей коже, между скрытыми, еще вздрагивающими грудями.

Тогда она вскрикнула коротким, захлебнувшимся криком, упала навзничь и замерла – вся знойная и пахнущая сеном и солнцем, покорная в его цепких объятиях, рвущих ее платье и слепо ищущих… Ей было больно, но не было жаль этой боли. Она горячими волнами разливалась по телу и говорила о нем…»

Послышались чьи-то шаги, и Шура поспешно захлопнула книгу и сунула ее обратно под подушку. Щеки ее горели, да и уши, похоже, тоже. Понятно, почему мама запрещала такое читать. Как вообще можно позволять такое печатать?! Это ужасно… и ужасно завлекательно. У нее до сих пор подрагивали руки и слегка ныло в животе.

Шаги, к счастью, затихли, кто-то просто прошел мимо. Но Шура все же встала, решив побыстрее уйти. Ей казалось, что кто бы сейчас ни вошел, он по одному ее взволнованному виду догадается, что она читала, и тогда ей останется только со стыда сгореть. А еще надо уйти подальше от этой книги, потому что руки так и тянутся снова достать ее из-под подушки и прочитать еще что-нибудь такое же неприличное, но притягательное.

Но стоило ей подойти к выходу, как снова послышались шаги, и на этот раз они точно направлялись к этой комнате. Дверь распахнулась, и Шура столкнулась… с Сентом.

Он явно не ожидал ее здесь увидеть.

Они оба на несколько мгновений замерли, не зная, что сказать. Взгляд Сеита растерянно и как-то непривычно виновато метнулся от нее к дивану. Такой взгляд она видела у него только один раз – в Москве, когда он понял, что поцеловал школьницу, да еще и сестру своего друга. Взгляд человека, который сделал что-то не то и был пойман на месте «преступления».

Шура оглянулась на диван – под подушкой была хорошо видна книга. Теперь она поняла – ну конечно, книга была той баронессы, с которой они столкнулись на входе в чайный кабинет. Та приходила оставить роман под подушкой. А предназначался он Сеиту. Как и записка «За час до полуночи, там же, где и всегда». За ними он и пришел.

– Позвольте мне пройти, – ледяным тоном сказала Шура, потому что застывший на пороге Сент продолжал загораживать ей дорогу. В лицо ему она больше не смотрела. Сейчас ей больше всего хотелось оказаться как можно дальше отсюда и в полном одиночестве.

– Шура…

Даже если бы у нее и оставались хоть какие-то сомнения, его виноватый голос их полностью бы развеял. Она скрипнула зубами и, забыв про все хорошие манеры, оттолкнула его с дороги.

– Подите прочь! Я не желаю вас больше видеть! Никогда!

Он сделал попытку ее задержать, но Шура выдернула руку из его ладоней и с размаху залепила ему пощечину. А потом бросилась бежать и остановилась, лишь оказавшись в танцевальной зале, где он уже не смог бы ее преследовать, не рискуя вызвать пересуды.

Там она подняла голову повыше и с гордым видом прошествовала к дверям, где приказала подать ее экипаж. Валентина, конечно, будет злиться, а тетя после повторного побега вообще будет вне себя от негодования, но сейчас Шуре было все равно. Она была не в том состоянии, чтобы объяснять что-то сестре или кому бы то ни было другому. Ей надо уехать домой, и точка. Тетю и Валентину может привезти Константин. Пусть сестра еще и спасибо скажет за такую возможность подольше побыть с женихом.

Шура с трудом растянула губы в улыбке и, попрощавшись с хозяевами, быстро сбежала вниз по лестнице, где ее уже ждал экипаж.

Ладонь все еще горела огнем, но это было такой мелочью по сравнению с болью в сердце…

Ах, если бы она еще не прочитала отрывок из этой ужасной книги! Может быть, тогда она и не поняла бы, что связывает Сеита с баронессой. Просто не подумала бы о таких отвратительных вещах. Но книга внезапно и жестоко открыла ей глаза на ту часть жизни, о которой она вроде бы и знала, но о которой никогда особо не задумывалась.

Конечно, она не в монастыре росла, конечно, она примерно представляла, что происходит между мужчиной и женщиной. Но одно дело, когда это знаешь теоретически, а другое – когда ярко представляешь это между совершенно конкретными людьми.

Проклятая книга! Перед глазами так и стояли Сеит и баронесса, занимающиеся тем, что там написано! Какая гадость, гадость! Как он может, она ведь замужем!

Уже в экипаже Шура вспомнила, что хотела рассказать Сеиту о странном книжном магазине, с которым связан давешний грабитель, и о том, как он шантажирует ее отца. Но теперь… Чтобы она поверяла этому негодяю семейные тайны? Да разве он стоит доверия?!

В дороге Шура еще держалась, чтобы не показаться заплаканной при слугах, но приехав домой, убежала в свою комнату, рухнула там на кровать и бурно разрыдалась. О, кажется, окажись там сейчас Сеит, она задушила бы его собственными руками! И сил бы хватило – оскорбленная любовь затмевает рассудок, но удесятеряет силы.

Она вскочила и начала мерить шагами комнату. Негодяй, мерзавец, распутник! А она-то расчувствовалась, поверила его печальным рассказам. Да он наверняка всем это говорит!