Мария Вильчинская - Александра и Курт Сеит

Тем не менее она попыталась как могла успокоить подругу, одновременно успокаивая и себя саму. Намекнула на слухи о заговоре в самых высших кругах, после чего Таня оживилась и сказала, что обратится к Дмитрию Павловичу, он наверняка что-нибудь знает.

Шуре так и хотелось сказать, что уж онто и правда знает, причем лучше всех, но вместо этого она, конечно, поддержала Танину идею и попросила обязательно сообщить ей все, что удастся выяснить.

После ухода Тани не успела Шура перевести дух, как приехал человек к Надежде Васильевне и привез, судя по всему, те же самые вести. По крайней мере, прочитав письмо, Надин, только успевшая вернуться из Царского Села, страшно побледнела, и впервые на ее лице стала заметна сеть морщинок, указывающих на прожитые годы.

Она сама расспросила посланника, после чего без сил рухнула в кресло.

– Я ведь предупреждала! – патетически воскликнула она и закрыла лицо руками.

Шуре, правда, показалось, что ее горе несколько наиграно, но потом ей стало понятно, что это представление предназначалось для человека, принесшего письмо, как оказалось, от самой Анны Вырубовой, фрейлины императрицы.

Когда он ушел, Надин словно прорвало. Обычно она не слишком любила рассказывать племянницам о чем-то важном, но сейчас ей, видимо, очень хотелось выговориться. Поэтому она поведала Шуре и Валентине (которой сообщила о переполохе горничная), что еще несколько дней назад к ней пришел один молодой офицер, лейб-гусар, служивший некогда под началом ее мужа, генерала Богаевского, и сказал ей: «Я знаю наверное, что если старика не уберут, он будет убит».

Нельзя сказать, чтобы она полностью поверила в правдивость сказанного, да и к Распутину добрых чувств не питала, но чтобы не рисковать, предпочла немедленно передать это Вырубовой, с которой была хорошо знакома. Но та отнеслась к ее письму с недоверием и в ответ написала: «Не так-то легко убивать людей».

– Посмотрим, как она теперь будет оправдываться. – Надин наконец успокоилась и поспешила к себе, переодеваться для визитов – и то верно, ей ведь было о чем рассказать своим светским друзьям. О вчерашнем повторном побеге Шуры было забыто – после таких новостей подобные мелочи уже не представляли для Надин никакого интереса.

Следующие несколько дней Шура провела как в страшном сне. Кругом все только и говорили об убийстве Распутина, пересказывали слухи, строили предположения. Рассказывали, что заговорщики планировали после убийства свергнуть Государя, а царицу заточить в монастырь. Другие говорили, что наоборот, это не преступники, а спасители Отечества и самые близкие родственники Царской семьи, которые решили спасти их от страшного влияния дьявольского старца даже против их воли.

Из уст в уста передавались слова князя Юсупова, которого молва уверенно считала главным виновником (или героем), что «он не убийца, а был только орудием провидения, которое дало ему ту непонятную, нечеловеческую силу и спокойствие духа, которые помогли ему исполнить свой долг перед Родиной и царем, уничтожив ту злую дьявольскую силу, бывшую позором для России и всего мира и перед которой до сих пор все были бессильны».

Болтали также, что для того чтобы сбить со следа гипотезы и всеобщее любопытство, охранка распускает слух, будто гроб Распутина был перевезен в село Покровское возле Тобольска, в какой-то монастырь на Урале, а в действительности погребение происходило очень секретно, ночью в Царском Селе.

Гроб был погребен под иконостасом строящейся часовни на опушке императорского парка возле Александрии – часовни Святого Серафима. Присутствовали только император, императрица, четыре молодые княжны, Протопопов, фрейлина Вырубова, полковники Ломан и Мальцев и, наконец, совершавший отпевание придворный протоиерей отец Васильев.

Некоторые также шепотом добавляли, что императрица потребовала себе окровавленную рубашку «мученика Григория» и благоговейно хранит ее как реликвию, как палладиум, от которого зависит участь династии.

Один из гостей Надин Богаевской рассказал, что, по слухам, несколько Великих князей хотели после произошедшего совершить дворцовый переворот, как это бывало во времена Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны.

По его словам, с помощью четырех гвардейских полков, преданность которых уже поколеблена, они собирались двинуться ночью на Царское Село, захватить царя и царицу, после чего императору доказать необходимость отречься от престола, императрицу заточить в монастырь, а затем объявят царем наследника Алексея под регентством Великого князя Николая Николаевича. Однако Великий князь Дмитрий Павлович, который единственный после своего участия в убийстве Распутина мог своим авторитетом увлечь войска на переворот, отказался поднять руку на императора, и план провалился.

Масла в огонь Шуриных страхов подлила Фанни Фельдман. К Богаевским она приезжать не пыталась, прекрасно зная, что Надин не одобрит дружбы своей племянницы с актрисой, но увидев Шуру на одном из званых вечеров, решила попрощаться – она уезжала в Крым, где ее ждал ангажемент в антрепризе Лавровской.

Они тепло попрощались, и Фанни уже собиралась уходить, когда подошел Бобринский и завел разговор о том, что сейчас волновало весь Петроград.

– Надвигается катастрофа, – он говорил непривычно серьезно, – а Государь, видимо, не понимает обстановки и должные меры не принимаются. Будет беда. Убийство Распутина положило начало хаосу, анархии. Все ждут переворота. Кто его сделает, где, как, когда – никто ничего не знает. А все говорят и все ждут.

Фанни тоже посерьезнела и вдруг посоветовала уезжать из Петрограда.

– Я чувствую, надвигается что-то страшное, – пояснила она.

Оказалось, недавно ей довелось быть в гостях у одного приятеля, серьезного информатора, знающего все и вся, соприкасающегося и с политическими общественными кругами, и с прессой, и миром охраны. И то, что она там услышала, заставило ее порадоваться отъезду далеко в провинцию.

– Царицу ненавидят, – без своей обычной улыбки сказала она. – Государя больше не хотят. За последние полгода как бы все переродилось. Об уходе Николая II говорили как о смене неугодного министра. О том, что скоро убьют царицу и Вырубову, говорили так же просто, как о какой-то госпитальной операции. Называли офицеров, которые якобы готовы на выступление, называли некоторые полки, говорили о заговоре Великих князей, чуть не все называли Михаила Александровича будущим регентом. Нас ждет что-то страшное, поверьте мне.

Похоже, ее серьезность сильно проняла Бобринского, поскольку несмотря на то, что он сам недавно говорил о надвигающейся катастрофе, услышав ее, попытался перевести разговор в шутку: