Мария Вильчинская - Александра и Курт Сеит

28 декабря в Трапезной палате Федоровского городка в Царском Селе состоялся концерт для раненых, названный «Вечер народного искусства». На нем, как и на других подобных концертах, присутствовали не только раненые, но и множество гостей, однако на сей раз отобранных по приглашениям, поскольку госпиталь в Федоровском городке был под личным покровительством императрицы Александры Федоровны и на концерте присутствовала вся Царская семья.

Шуре с Валентиной приглашения достались благодаря протекции тетушки Надин, считавшей, что хоть они и не представлены ко двору официально, надо показать их государыне хотя бы исподволь. Нетрудно догадаться, что в результате они сидели ни живы ни мертвы и концерт запомнили довольно плохо.

А там было что посмотреть и послушать. Концерт был, как можно было догадаться из названия, тематический, на нем выступали певцы, артисты и музыканты, тяготеющие к народному искусству, что было как раз во вкусе Государя.

Проводился концерт в самом большом помещении Трапезной – Столбовой палате, интерьеры которой как нельзя лучше соответствовали его народному духу. Вдоль стен была размещена экспозиция русского декоративно-прикладного искусства: бытовая утварь из дерева, керамики и металла, резные расписные прялки, старинная русская женская одежда и многое другое.

Первой выступила известная балерина Агриппина Ваганова. Она была одета в расшитый русский кафтан и в кокошник и танцевала фрагмент из балета «Конек-Горбунок», где изображала Царь-девицу. После нее на сцене появилась знаменитая певица Надежда Плевицкая. А затем, к восторгу Шуры, выступила Татьяна Чупилкина в сцене из балета «Золотая рыбка».

После нее ведущий актер Александрийского театра Николай Ходотов исполнил русские народные песни и частушки. Затем на сцену вышла знаменитая артистка Императорских театров, сказительница Варвара Карловна Устругова. В русском сарафане и кокошнике, она, сидя за старинной прялкой, читала нараспев русские народные сказки и сказки собственного сочинения.

Еще один актер Александрийского театра, руководитель театральной студии Владимир Давыдов под аккомпанемент гитары спел несколько русских народных романсов. После него выступил тот самый Юрий Морфесси, о котором Шура уже слышала от Тани – «король русского и цыганского романса», «кумир оперетты», «баян русской песни».

Кроме них Шуре запомнились только двое – музыкант-балалаечник Василий Андреев, который выступил с исполнением русских народных мелодий, и молодой поэт Сергей Есенин – белокурый красавец в народном костюме. Он прочитал поэму «Микола» и несколько стихотворений из цикла «Маковые побасенки», а в заключение – стихотворение «Царевнам»:

Почему-то Шуре показалось, что от этого стихотворения веет могильным холодом.

Да и вообще, в Петрограде отовсюду веяло этим холодом. Он словно затаился, спрятался и поджидал своих жертв. Холод был в глазах людей, в разговорах, в переписке. Шура старалась не замечать его и радоваться очередному Рождеству, но у нее плохо получалось.

Смерть Распутина не успокоила Петроград, а как будто наоборот – заставила его гудеть, как потревоженный улей. Все чего-то ждали, и это что-то должно было скоро произойти. Что-то страшное.

Ну а Сеита Шура с той памятной ночи больше не видела. Он уехал, не успев с нею проститься, и только передал записку через Таню, где писал, что любит ее больше жизни и что просит только об одном – чтобы она позволила писать ей.

Конечно, она позволила. Теперь, после их страстных поцелуев в подпольной типографии, от которых у нее и сейчас голова кружилась при одном воспоминании, она готова была открыто признать свою любовь перед всем миром. Когда тетя Надин вновь мельком заговорила о Петре Бобринском, Шуре так и хотелось крикнуть ей о своей любви. Но она сдержалась и только потом, вернувшись к себе, тихо прочитала:

Она простила Сеиту все – прошлое, настоящее, баронессу, его молчание. Теперь она точно знала, что он ее любит – она видела, чувствовала эту любовь. Да и он больше не скрывал своих чувств. Пережитая опасность, страх ее потерять словно развязали ему язык.

– Шура, умоляю, выслушайте меня! – торопливо говорил он, целуя ее щеки и глаза. – Я знаю, вы нашли письмо баронессы и теперь считаете меня негодяем. Я и есть негодяй, я и мизинца вашего не стою. Но клянусь вам, это письмо и эта женщина для меня ничего не значат. Когда-то, в прошлом – да, у меня была с ней связь, но все уже кончено. Та записка в чайном кабинете была последней, я намеревался явиться на встречу и сказать баронессе, что между нами больше не может быть ничего общего.

Он чуть отодвинулся и заглянул ей в глаза. Его взгляд умолял и приказывал одновременно, и Шура понимала, что она не устоит против его огня.

– Знаю, вам это кажется порочным, – продолжал Сеит, – но такова уж мужская натура. Женщины хранят чистоту в ожидании своего суженого, а мужчины пользуются всеми радостями жизни, в том числе и теми, которые можно получить от порочных женщин. Но поверьте, это не имеет никакого значения, не оставляет ни малейшего следа в сердце, и когда приходит любовь, все прежние увлечения превращаются в пыль. Вспомните, даже Государь Николай Александрович, образец любящего супруга, в прежние годы, будучи холостым наследником престола, не избежал связей с не слишком добродетельными женщинами, в том числе с госпожой Кшесинской.

Он говорил что-то еще, оправдывался, вновь повторял уже сказанное, а потом замолкал и опять начинал ее целовать. И даже когда он уже довез ее до дома, ему все никак не удавалось справиться с собой и отпустить ее, как будто он боялся сразу ее потерять. А Шура вспоминала тот день, когда они встретились в Петрограде, и слова Валентины о том, что жаль, нельзя просто зайти в первую попавшуюся церковь и обвенчаться.