Роман Сенчин - Зона затопления

– Там так – у кого изба на суше, а огород – на дне. Кочегарка на самой кромке – метров десять буквально от воды…

– Вроде, слышал, дамбу какую-то мощную сыплют. Важный, говорят, поселок, нельзя терять.

– Ну дак, федеральная трасса через его проходит.

– И чего? Дорога дорогой, а людей-то зачем там держать? Они вообще там в панике – каждый день ждут, что затопит. Тем более сейчас, зимой…

– Может, хе, деньги кончились – переселять. Разорились на нас.

– Они разорятся…

– Вон и Путин на пуск гидры не приехал. Из Москвы руководил. Сэкономил.

– Приехал бы, порыбачил заодно.

– Да чё ему у нас… Его Шойгу на рыбалку в такие места возит!.. А мы… в говно превратили реку…

Приходил к Игнатию Андреевичу и Алексей Брюханов. После долгой непонятной болезни он похудел, потускнел… В первое время, выписавшись, пытался добиваться правды – что же все-таки это у него за язвы на руках (они, черноватые, то исчезали, то появлялись снова, гноились), но заметил: чем громче добивается, тем сильнее сторонятся его окружающие, – мало ли, действительно, чем заражен, – и бросил. Принимал рекомендованные лекарства, они вроде бы помогали.

В основном помалкивал, усмехался горьким шуткам и острым словам земляков. А потом стал приносить листочки.

– Дочери купил компьютер и сам в него лазить наладился. В Интернет. Много там всего… Для чего раньше надо было целую библиотеку перелопатить, теперь за пять минут найти можно. Там и про наши места много чего. Могу почитать. Записал кое-что.

– Давай-давай, Леш, хоть узнаем.

Брюханов кашлянул, объяснил:

– Это путешественник, еще до Петра Первого, семнадцатый век… Не путешественник то есть, а посол. В Китай ехал и к нам забрался. Дневник вел… И вот он пишет, короче: «На левой стороне деревня Кутай, от острова Варатаева две версты. На той же стороне речка Кутай. А на той речке поставлена мелница, и сбирают на Великого Государя…»

– Погоди, – остановил Брюханова Геннадий, бывший тракторист, а теперь грузчик в торговом центре. – Погоди, почему на левой стороне? Кутай же на правой был.

– Может, раньше на левой, – заикнулся Игнатий Андреевич, – три века назад-то…

– Ну а речка тоже место поменяла?

– Леха неправильно списал, видать.

Невесело посмеялись.

– Я думаю, это он относительно себя определял, – предположил Брюханов. – Он же вверх плыл. И от него, значит, слева.

– Гм… видимо… Чего там дальше?

– «А как идешь от деревни Кутая, и от того места идут всё острова, и другого берега не видать».

– Угу, угу, значит, точно вверх шел. Островов выше Кутая полно.

– «На той же стороне деревня Огородникова, от речки Кутая пять верст. На той же стороне деревня Кромилова, а под деревнею речка Мамырь, от деревни Огородной четыре версты. На правой стороне деревня Софронова…»

– А что это за Мамырь? – нахмурился, вспоминая, Игнатий Андреевич. – Под Братском, знаю, Мамырь есть, село… Это он уже в Иркутскую область, что ли, уплыл?

– Да вряд ли… Да мало ли Мамырей? У иркутов и поселок Кутайский тоже есть. Тоже недалеко от Братска.

– Да?.. То-то с нами не церемонились – одним Кутаем больше, одним меньше… Москву бы не стали топить…

– Хе-хе, эт ты к месту сказанул. Про Москву.

С минуту молчали, представляя, что вот появилась идея перегородить Москву-реку, построить на ней ГЭС. И началось расселение москвичей по России…

– А Пылёво-то, – не выдержал Виктор Плотов, – Пылёво наше там хоть упоминается?

Брюханов мотнул головой:

– У этого – нет. Дальше будет… А здесь вот что интересно: оказывается, столько деревень стояли между Кутаем и Усть-Илимском. Тут названий двадцать. – Глянул в бумагу: – Софронова, Суворова, Смородникова… И вот, кстати: «Против той деревни Смородникова искали жемчуг. И в тех местах жемчугу сыскали небольшое, и велми мелок. Только сыскали одно в гороховое зерно грецкое».

Это сообщение вызвало долгий спор. Одни удивлялись и не верили, что в их реке могут обитать жемчужницы, другие уверяли, чуть не божились, что видели не только эти раковины, но и мелкие жемчужины в них.

– Ну, я даже и не додумался, что это жемчужина, – говорил Женька Глухих. – Думал, песчинка такая крупная. Мало ли…

Ему не то чтобы верили, но опасались объявлять, что врет, – именно Женька, выпивоха и шалопай, никчемный мужичок, притащил несколько лет назад в деревню осетра на сорок килограммов…

– А вот здесь про Пылёва, – продолжал Брюханов, – который, наверно, и деревню поставил. Или сын его… «Вверх по реке деревня Кутайская, а в ней пашенные крестьяне: Дёмка Привалихин, Васька Пылёв, Ивашко да Лучко да Климко Савины».

– Привалихин, – вздохнул Виктор. – Сколько всего случилось за триста лет с лишним, а фамилия сохранилась. Не фамилия даже – род!

– Ну, в документах куча фамилий знакомых. Заборцевы, Рукосуевы, Сизыхи, Верхотуровы, Саватеевы, Усовы. Моих предков полно – Брюхановых.

– Да-а, веками держались. А вот взяли их… нас всех и – смыли.

Много вечеров и выходных дней провели бывшие пылёвцы за обсуждением брюхановских записей. Бывало, и кряхтели, глотая слезы, когда слушали вроде этого школьного сочинения:

«В объятиях красивой природы, в живописнейшем местечке среди лесистых сопок, располагалось красивое таежное село Пылёво – моя родина. Исключительно удобное место по достоинству было оценено еще в семнадцатом веке. Наши предки наверняка были поражены богатством и красотой этой местности. Кругом непроходимая тайга, где грибы и ягоды, а на лесных полянах – море цветов. Когда-то первые засельники метр за метром отвоевывали землю у суровой тайги, чтобы вырастить хлеб. Поля вокруг были небольшие, словно заплатки. Защищенные от ветров, они давали хорошие урожаи. В реке всегда было много рыбы, в лесу – зверей.

Люди здесь жили гостеприимные, накормят проезжего всем, чем богаты сами, наварят ухи или затушат мяса с рассыпчатым картофелем.

Стояло Пылёво на видном месте – высоком берегу, окруженное с одной стороны тайгой. Летом долины вдоль берега были все в цветах. Зимой, когда река покрывалась льдом и снегом, между холмами и изгибами стелилось такое широкое белое поле, что дух захватывало. Как жалко, что теперь ничего этого не стало».

Как-то с листочком пришел и Геннадий. Долго мусолил его, потом не выдержал:

– Я тут стишок… ну, написал, в общем. Послушаете?

Стихи и песни в Пылёве сочиняли многие, поэтому не особенно удивились. Хотя от Генки этого не ожидали – он всегда лирику не любил, посмеивался.

– Давай-давай, Ген!

– Чего…

Замолчали. Смотрели в стороны или в пол, чтоб не смущать. Геннадий тщательно прокашлялся и начал: