Ольга Иженякова - На крыше храма яблоня цветет (сборник)

Потом меня ждет другая жизнь.

Новая.

Я за раздумьями не заметила, как наступило последнее утро. Все. Пора в больницу. На комоде у маленького зеркальца лежали заранее приготовленные ножницы. Осталось сделать последнее, всего-то ничего. Я распустила волосы и стала их расчесывать. «Прощайте, косы», – шепчу и почему-то плачу. О, что это, у самого виска сор, откуда белые нитки? Внимательно вглядываюсь и вижу, что не сор это, а седая прядь. Седина – это хорошо, значит, не жалко будет косы отрезать, вот с нее-то, с седины, я и начну сейчас. Раз – и готово! Когда-то я сочинила такой стишок:

Тогда я еще подумала, к чему это такой стих, ведь я молодая и до инея на косах мне далековато будет. Годы и годы пройдут прежде… Это было, кажется, прошлой весной. А такое чувство, будто пятьдесят лет назад. Казалось, что всегда у меня будут каштановые косы и все будет хорошо. Да что там косы! Это не косы! Эта густая копна, словно причудливая шапка, была не только моим украшением, но и чем-то большим, гораздо большим. Густые и длинные волосы всегда были моей визитной карточкой. Но зачем об этом теперь, когда они лежат в ладонях. Сжечь бы их, но уже нет времени. Я оставляю их на комоде у зеркала.

– Прощай, дом!

– Прощай, мой уютный мир! Низко вам кланяюсь.

На столе оставляю стишок, знаю, что тот, кому он предназначен, его обязательно прочтет, ведь он знает меня с самого рождения, всю. А может, и до рождения знал. Скорее всего, так и есть. Сейчас или потом прочтет. Обязательно. А потому уверенно вывожу:

Вот и больница. Боже, как страшно! Душа, пожалуйста, не покидай меня, особенно сейчас, в эту минуту. Я замираю от страха. Я уже перестаю быть собой. Здесь, в процедурной, сидит и боится другой человек. Почему бреют голову? Задело. Значит, это все-таки я. Ну да. Я, точно я. В таком виде и отправлюсь в другие миры.

У дверей терпеливо выжидает священник. Это я просила. Да-да, сейчас будет соборование. Еле слышно шепчу: Пантелеймон Целитель, Лука Войно-Ясенецкий, Косьма и Дамиан… мой родной Ангел, данный мне при крещении, пожалуйста, помогите мне или без боли уйти, или вернуться и жить без боли. Господи, ты видишь, я не заботилась о теле, и теперь оно хочет со мной проститься, мне трудно решить, готова я или нет… Батюшка рисует крест на лбу, тело пронизывает дрожь. Мир вокруг наполняется таинственным сиянием. Слышно биение сердца, кажется, оно совсем не ведает усталости. Прислушиваюсь в его музыку: двад-цать пять, двад-цать пять. Рано? Или созрела? У каждого свой срок. Замираю.

Я не верю, что вернусь в этот мир после операции. И врачи тоже не верят, это заметно по их виду, они стараются не смотреть мне в глаза, прощаются со мной украдкой, по-другому, наверное, не умеют. Стараются думать о своем. Здесь все знают, что мне двадцать пять и у меня есть сын, а значит, надо сделать все возможное… и… невозможное. Использовать каждый пусть даже самый небольшой шанс.

Господи, как хорошо, что я позвонила ребенку накануне. Думала, не хватит сил. Боялась.

– Жизнь моя, ты слышишь, я тебя люблю… Знаешь, милый Лука, когда ты просыпаешься и ложишься спать, я думаю о тебе. Когда ты получаешь пятерки или двойки, гуляешь или проказничаешь… я все равно тебя люблю. Что бы ни случилось, где бы ты ни был, я всегда с тобой. Я всегда буду с тобой! Пожалуйста, помни это. Мы – это одно.

Слава Богу, у меня хватило сил это сказать, а остальное не важно. Уже далеко.

Мне разрешили до операционной дойти самостоятельно. И правильно. В эти минуты я ощущаю себя вполне здоровой. Точнее, ничего не ощущаю, просто иду, и все. Иду, значит, могу ходить. Сама. Всем бы так. Какое счастье, например, испытали бы на моем месте безногие, если бы могли уверенно ходить. Этого не передать словами. Это нужно прочувствовать, пройти.

А как неприлично счастлива была бы я, если бы меня навсегда отпустила страшная боль. Это какой же подарок неба – быть молодым и здоровым. Можно много-много ходить, узнавать, открывать этот мир. Можно много работать и веселиться, смеяться, любить, по выходным навещать друзей и родственников. Теперь я точно знаю законы счастья.

Все!

Для незрячего – это возможность видеть. Для глухого – это прекрасный тонкий слух. Для парализованного – движение. Для бездетного – ребенок. Для нелюбимых – очарование взаимной нежности… Если бы, хотя бы год назад, мне этот закон был известен, я, возможно, не заболела бы. Никогда. Ну почему, спрашивается, почему я такая дура? Еще бабушка говорила мне, что я счастливая, что могу бесконечно открывать мир, удивляться и любить, а я этого не понимала.

– Однажды, ты даже не заметишь, как придет день, – говорила мне бабуля, – в котором ты будешь ценить каждую травинку и при этом радоваться, как маленький ребенок. Радоваться тому, что ее видишь и можешь потрогать. Вот посмотри на меня. Уже много лет я не выхожу за пределы нашего двора. Просто не могу. Сил не хватает. Но каждую весну, когда вокруг двора зацветают фруктовые деревья, я невероятно счастлива. Это такое блаженство – видеть рай на земле…

А когда цвет облетает, у меня появляется мечта – увидеть их цветущими на следующий год снова. И так всегда. Вся моя жизнь теперь состоит из крон цветущих деревьев, прекрасно, правда?

Я размышляла над этим какое-то время. По дороге мне встретился чужой врач, увидев меня, он быстро отпрянул в сторону. Как все изменилось. Еще каких-то два часа назад я была вполне привлекательной с толстой косой. А теперь…

Единственное, чего хочу сейчас, чтобы в том мире у меня была такая же коса. Об этом я уже не успеваю сказать грустному анестезиологу. Шепчу только:

– До свидания.

И закрываю глаза.

…Я на морском берегу создаю чей-то портрет.

Это самый необычный портрет, какой только может быть. Глаза я сделала из двух маленьких зеркал, и в них сразу стало отражаться высокое небо, брови и ресницы из подснежников, а щеки из молодых листьев, круглых и покрытых маленькими капельками утренней росы. Получилось что-то вроде веснушек. Волосы, конечно же, сделала из янтаря, которого на этом берегу очень много, причем самых разных оттенков, а тело из наполовину перламутровой морской гальки и перьев чаек. И, когда мой портрет уже был готов, оставалось чуть-чуть доделать, начался прилив.

Огромная морская волна вот-вот всю работу должна смыть.

– Чего-чего здесь не хватает? – Я, как сумасшедшая, начинаю метаться со стороны в сторону в поисках чего-то необычного, но очень нужного. Удивительно! Перед самим носом стихии хочу создать совершенство. Спрашивается, зачем? И вдруг меня молниеносно осеняет…