Елена Вернер - Купальская ночь

– У тебя руки еще не болят? Я себе столько скапок позагонял, – потер ладони Костя, спрыгнув с очередного дерябого забора и помогая спуститься Кате.

– Скапки – это что? – не поняла она.

– Ну… под кожу забиваются которые, и больно, – пояснил Костя. Маркел хохотнул:

– Занозы, грамотей!

У Кати на душе потеплело, словно это была не простая вежливость, а что-то еще.

Они прошли огород до середины, и тут от сарая донеслось негромкое сонное гавканье.

– Ну что за непруха… – застонал Маркел.

– Она на привязи, наверное… – заключил Костя осторожно, вглядываясь в темное пятно у сарая. Оттуда раздался рык, и вдруг пятно быстро устремилось к ним. – Или нет!

Маркел метнулся к забору, который только недавно перелез, а Костя, снова схватив Катю за руку, бросился в другую сторону. Собака устремилась за Маркелом, и тот в мгновение ока взлетел на забор. Пес залился громким сердитым лаем.

Катя уже понимала, что они сглупили – с этой стороны ограда была из высокой сетки рабицы, закрепленной на толстых ржавых столбах. Перелезть через такую, да еще в сарафане, почти невозможно, а собака скоро сообразит, что непрошенные гости остались на ее территории. Бурное воображение живо нарисовало перспективу быть разорванной, но тут Костя упал на колени и начал шарить по сетке руками.

– Сюда! – он отогнул угол сетки от столба, и Катя тут же юркнула в образовавшуюся дыру. Оказавшись на другой стороне, он опустил сетку и зацепил ее скобой.

На Катю напал смех. Началось с хихиканья, но оно все усиливалось, и вот уже Катя опустилась на корточки, корчась и задыхаясь от беззвучного хохота. Из ее глаз текли слезы.

– Ой не могу! – успевала выдать она и снова сгибалась пополам. – Ой не могу!

Костя терпеливо молчал, улыбаясь краешком губ. Он не пытался успокоить ее, привести в чувство – просто выжидал. Когда она отсмеялась, он протянул ей несколько вишен с растущего рядом дерева. Катя, вытирая слезы, взяла одну и попыталась отдышаться.

– Я не думала, что так бывает, – призналась она. – Это все как будто не со мной.

– А обычно ты не таскаешься по чужим огородам? – уточнил Костя.

– Обычно – нет, – подтвердила она и огляделась. – Откуда ты знал про сетку? Что ее можно отогнуть? Ты уже лазил сюда?

Костя замялся:

– Ну… Вообще-то это я ставил забор.

– То есть? Тебя наняли поставить забор, и ты схалтурил? – снова развеселилась Катя.

– Нет, почему сразу нанял? Это мой забор. И огород мой.

– А…

Катя огляделась внимательнее. Этот огород ничем не отличался от всех остальных, такой же аккуратный, с большой грядой кабачков и тыкв, несколькими плодовыми деревьями, рядами подвязанных на колышки помидоров и огурцов и небольшим полем окученной картошки. Но для нее огород стал особенным, как только Костя назвал его своим. И даже вишня показалась слаще.

– Так ты знал, что там собака? – она кивнула на соседский участок.

– Обычно она сидит на цепи.

Они оба замолчали. Катя развела руками:

– Так что, мы… расходимся по домам?

– А ты хочешь? – и не дожидаясь ответа, продолжил:

– Скоро наверняка Степка притащится. Так что можем идти дальше, пока… его еще нет. Ночь еще не закончилась. Восемь заборов позади. Так что осталось всего четыре.

– Ты считаешь? – искренне изумились Катя. Все это забавляло ее. – Это все так странно. Ну кто сейчас верит в приметы? Ан нет: ты сказал про эти двенадцать заборов, и все тут же ломанулись…

– Я знал, что мы полезем, такой был у меня план, – Костя почесал руку, которую все еще жгло от крапивы. – Ванька все время талдычит про этот огород со сладкими яблоками, и как они с Маркелом туда залезли в девятом классе.

– И ты специально сказал это неподалеку! – ахнула Катя.

– Ванька подпил. Он и так безбашенный, а после этого дела… – Костя выразительно щелкнул себя по горлу. – Странно другое – никто и не вспомнил, что сейчас еще рано для яблок. Это было слабое место в моей идее, но все удалось!

Она все еще не уяснила его главную цель.

– А я просто хотел узнать, полезешь ты с нами или нет, – добавил он.

Такого признания она не ожидала. Это что, получается, он думал о ней, когда затевал все это? Так может, их побег от остальных тоже заранее спланирован?

– А если бы я не полезла? – осторожно спросила она.

– Ты полезла.

И сразу все стало просто, легко и ясно. Так ясно, что и обсуждать это было незачем.

В молчании они дошли до края огорода.

– Здесь удобней всего, – хлопнул Костя по прибитым перекладинам и перелез первым. Катя взобралась следом, втайне удивляясь, как быстро она наловчилась. Костя уже спрыгнул на землю и, когда она спрыгивала, протянул обе руки и поймал ее за талию. Их обоих качнуло, и Катя оказалась в его объятиях, близко-близко. Она почувствовала его прерывистое дыхание. На миг он показался ей таким большим, что она почти испугалась. Но его руки тут же разжались и выпустили ее.

– Ты… – Катя с трудом искала, что сказать или спросить, и выпалила первое, что пришло на ум:

– Что ты кинул в костер? Там, на лугу, где праздник…

– Все-таки заметила… – кивнул Костя. Он снова смутился, сорвал травинку и сунул в рот. – Это опять примета. Ты, наверное, думаешь, что я как суеверная баба.

Катя терпеливо дожидалась ответа.

– Ну хорошо. Мама в последнее время плохо себя чувствует. Она, конечно, виду не подает, знаешь, какие у нас женщины, до последнего будут хорохориться. Но я-то вижу, что приболела. Я на шабашках подзаработал, ей ночнушку новую купил. В город смотался и купил. А старую забрал и вот, сжег.

– Ты поэтому говорил, что в купальском костре все плохое сгорает?

– Болезни, беды…. Так народ считает. Только не думай, что…

– Да ничего я не думаю, – с жаром перебила его Катя. – Наоборот, молодец! У мамы теперь новая вещь, в любом случае хорошо. А если еще и выздоровеет…

Костя кивнул:

– Вот и я так решил. Хуже-то не будет, верно?

– Приметы родились вперед нас, – согласилась она. – Вот я вроде не верю, ни в черную кошку, ни в тринадцатое число. А когда ложка падает, знаю, что…

– Что скоро придет какая-то женщина, и стучишь по дереву, – закончил за нее Костя, и они переглянулись с пониманием.

Оставшиеся три забора ребята миновали без приключений и спустились к реке. Ночь была тихая, теплая, в кустах дурноклена заливались соловьи, перемежая пение трескучим щебетом. На песке кто-то оставил кострище, среди пепла еще дрожал серо-красный жар и тени. Рядом блестела влажным горлышком пивная бутылка. Мимо торчащих из воды свай старого моста, вязко журча, текла река. Мощенная булыжником дорога, что раньше вела на мост, теперь уходила в воду.

– Смотри, – кивнула Катя на мостовую, – кажется, что дорога сделана не для нас, а для каких-то водяных жителей, чтобы им удобнее из Юлы выходить было.