Наталия Терентьева - Похожая на человека и удивительная

Я быстро посмотрела на Женю. Мальчик с интересом оглядывался по сторонам, хотя пока ничего интересного, кроме сверкающих после недавнего ремонта потолков и хромированных люстр, вокруг не было, ни одной мало-мальски известной физиономии. К тому же я думаю, что все Женины знаменитости пока сосредоточены в стране рисованных зверят, рисованных же ужастиков и героев.

– Я знаю этого дядю, – вдруг с необыкновенной радостью сообщил мне Женя. – Он играет маньяка в фильме. Когда он задушил свою соседку…

Я засмеялась и прижала к себе Женю.

– Я думала, ты пока только мультфильмы смотришь! Так, – я перевела взгляд на охранника, – вы нас с сыном, пожалуйста, пропустите, а то я опоздаю из-за вас, будет очень нехорошо.

– Не положено, – недовольно пробурчал охранник. – Проходите!

В моем кабинете Женя тут же пристроился на диванчик и выжидательно уставился на выключенный монитор телевизора.

Я, увидев его взгляд, не задумываясь включила телевизор. Я попадаю в плен к маленькому человеку? Не слишком ли много раз за последние полгода я попадаю к кому-то в плен? Интересно, он заметил, как я назвала его, уговаривая охранника? А может, и заметил, да не придал никакого значения. Он привык к тому, что чужие, по сути, люди называют его сыном, ничего особенного в это слово не вкладывая.

Я посмотрела на мальчика, сосредоточенно переключавшего в этот момент программы на пульте. Я придумываю это, потому что мне так хочется, или действительно он сейчас думает о том, как сядет рядом со мной дома на уютном, мягком диване, как я налью ему чаю и пододвину большую вазочку с…

– С чем? – не удержалась я. – С солеными палочками?

– Да, – кивнул Женя. – С хрустящими палочками. Они стоят одиннадцать рублей, в нашем буфете в школе иногда продаются. Это вообще самое мое любимое, что только есть.

– Ясно… А я-то думала, чем я тебя кормить буду, я готовить не очень.

– Я люблю макароны с маслом, я вам приготовлю, – ответил Женя. – Толстые такие, знаете? Похожие на улиток. У меня жила улитка на подоконнике. А потом ее ворона съела. И еще умею варить яблочный компот, меня бабушка заставляла варить…

– Наверно, учила варить, да?

– Нет, заставляла! – Женя опустил голову.

– Ладно, – я с трудом прогнала из головы Женину грузную бабушку с жесткими седыми волосками, торчащими на подбородке, с толстыми пальцами, с тяжелым дыханием, с сумрачным взглядом водянистых глаз. – Женя, не думай, пожалуйста, про бабушку, я ее боюсь.

Женя от неожиданности даже засмеялся.

– Вы разве кого-то боитесь?

– Подожди секунду, – я отобрала у него пульт и включила звук у телевизора, где шел какой-то концерт. – Давай посмотрим. Я хорошо знаю эту певицу. И ты, кстати, ее видел, мы с тобой у нее в гостях были.

Женя кивнул и стал смотреть вместе со мной.

На сцену вышла Герда в короткой темно-голубой тунике и обтягивающих лосинах света индиго. С ней за ручку шла маленькая Лиза в прелестном и тоже ярко-синем платьице. Женя разулыбался:

– Да, я помню… И девочку…

– «Не проси меня смея-яться…» – начала Герда.

– «Я и так всегда смею-юсь…» – запела вместе с ней Лиза чистеньким и довольно крепким голоском. Вполне бабушкин напор и какой-то очень неожиданный тембр для такой юной певицы.

Герда запела своим мощным эстрадным контральто, по привычке широко расставив ноги. Так, вероятно, она стоит в бальных платьях, в которых поет уже много лет. В лосинах это выглядело забавно, но неплохо. Так обычно стоят мужчины-певцы, особенно оперные, поющие на хорошей опоре. Звук – на диафрагме, тело – на крепких ногах. Хорошо отлаженный поющий инструмент. Так и Герда сейчас. Тем более что рядом с ней пела маленькая, тоненькая, бесконечно дорогая ей девочка. Девочка, которая больше года никак не могла даже произнести ее имя. И Герда, скорее похожая сейчас не на энергичную бабушку, а на позднюю, но еще полную сил, любви, надежд маму, пела вместе с Лизой просто замечательно, не изображая из себя королеву, не встряхивая то и дело сверкающими искусственным блеском кудрями, не надувая губы, не вытаращивая глаза, на которые она – не удержалась! – наклеила огромные синие ресницы.

– Да, Герда, – я почти не удивилась, что Герда звонит мне.

– Послушалась тебя, идиотка. Оделась, как…

– Вам идет, вы же знаете сами, Герда. Стиль хулиганистой Мальвины.

– Что ты мне выкаешь? Хочешь подчеркнуть, что мне сто лет, а тебе нет еще и тридцати?

– Мне тридцать восемь, – засмеялась я. – А вам – сами знаете, никто и не догадывается, что вам сто лет.

– Какая же ты сволочь, Борга! – хмыкнула Герда. – Нравится тебе, как Лизанька поет?

– Нравится, – искренне ответила я. – Еще и бабушку перепоёт.

– И пусть, я не против, только за, – тоже совершенно искренне сказала Герда. – Ты когда к нам приедешь?

Я взглянула на Женю.

– Давайте в субботу. Я приеду с Женей.

– Это кто еще? Мужиков не надо никаких, ты что?

Женя доверчиво смотрел на меня, а я не смогла второй раз повторить то, что сказала на проходной охраннику.

– Это мальчик Женя, Герда. Помните, я приезжала с ним? Мой… племянник.

Я испугалась. Испугалась, что не смогу, не получится, что я буду еще хуже, чем Лена, что он не впишется в мою ненормальную жизнь, в которой я никогда точно не знаю, куда и во сколько поеду завтра, в котором часу вернусь домой…

– А-а, племянник. Да, конечно, приезжай с ним. Что ему подарить? Он играет в компьютер?

– Не знаю… Скорей всего, играет.

Я смотрела на Женю, сжавшегося на диване и как будто разглядывавшего что-то невидимое, что было перед ним.

Я нажала отбой, выключила звук у телевизора, где Герда с Лизанькой как раз спели заключительный аккорд в замечательный редкий унисон – в две октавы, и села перед мальчиком на корточки.

– Женя… Скажи… Ты хотел бы жить со мной? У меня дома?

– Я не знаю, – мальчик взял у меня из рук пульт. – Я переключу программу, можно?

– Конечно. Все равно я сейчас убегу по делам. А вот ты не убегай, будь любезен. Ты можешь посмотреть телевизор, поделать уроки. Ты знаешь, что тебе задано?

Женя неуверенно кивнул.

Нет, я не справлюсь. Я не справлюсь ни на одной стадии. Я не пройду бюрократическую пытку усыновления или получения опекунства. И вообще… Я не смогу отвечать за чужую жизнь. Я не готова, я не сумею. Женя – это не строманта. И даже не мопс. Это истерзанный одиночеством и ненужностью ребенок. А я…

– Посиди, ладно? Я время от времени буду заходить или звонить тебе. Вот смотри, очень хорошая книжка, ее написал настоящий космонавт, представляешь? Он сейчас на околоземной орбите летает. Тоже Женя, между прочим. Как и ты. Мой хороший товарищ, Евгений Климов. Попробуй, почитай.

Женя опять кивнул и с некоторым недоверием взял книгу, а я достала из шкафчика несколько пакетов с печеньем, сухариками и конфетами, положила перед ним на маленький столик и побыстрее ушла.