Зоя Грэй - Эдичка

– Вылитая бабушка Анастасия, моя мама, – говорила про нее бабушка Варя.

Когда мы с мамой шли по улице или ходили по магазинам, на нее все смотрели. Она очень красиво одевалась, отличалась отменным вкусом, одежду выбирала только в хороших магазинах и носила минимум дорогих украшений. Это качество она унаследовала от бабушки Вари.

Мама всегда была великолепно ухожена: ничего мятого или грязного я не видел на ней ни разу, все было аккуратно отглажено, а сама она пахла свежестью и уютом.

И домашнее хозяйство мама вела замечательно: у нас всегда была вкусная еда, дома все сверкало и блестело. Она была энергичной, веселой, все у нее горело в руках и делалось как-то легко и быстро. Глядя на нее, хотелось жить и веселиться, она всех заряжала своей энергией.

И еще она была очень гостеприимной. Всегда у нас дома кто-нибудь гостил.

В то печальное утро, когда мама ушла, я, ничего не ведая, спокойно спал в своей комнате. Я знал, что мама разбудит меня, мама всегда приходила меня будить. Она склонялась надо мной тихо и легонько щекотала меня по щеке: «Эдичка, просыпайся!» Я открывал глаза, видел мамино улыбающееся лицо и крепко-крепко обнимал ее. Мне хотелось спрыгнуть с кровати и взяться сразу за все дела, которые вчера было делать лень. Я думал, что у мамы я самый главный и самый любимый.

Но в тот раз я проснулся от тишины. Борька посапывал рядом со мной, в доме было подозрительно тихо, только снизу слышался плач, и я этому очень удивился.

«Где мама? Почему ее нет?»

Я отправился вниз, на разведку, держа под мышкой моего любимого Рекса – игрушечную собаку, желтую с красными пятнами. Мама рассказывала, что когда я был маленький, то выбрал ее в магазине сам, просто вцепился в собаку и орал, пока мне ее не купили. С тех пор я и Рекс неразлучны. Борька знал это и дико ревновал. При всяком удобном случае он задавал Рексу трепку. Рекс поэтому выглядел весьма потасканным, но менее любимым от этого не стал.

Мы с Рексом вошли на кухню и увидели, что папа сидит за большим столом и тихо плачет. Он был в пижаме. Повернувшись к нам спиной, тихо плакала миссис Смит. Джон тоже сидел за столом и пил кофе из большой кружки.

– Главное, – говорил он, – не падать духом. Она вернется. Это блажь.

Папа начал рыдать еще громче, и я подошел к нему и стал тянуть его за рукав:

– Папа, папа, где мама?

Тут папа всхлипнул особенно громко, вскочил, схватил меня и крепко прижал к себе.

– Эдичка, мой любимый мальчик, мама оставила нас, она ушла.

– Как это ушла? Куда ушла?

– Вчера вечером, когда ты спал, она собрала вещи и ушла.

– К этому уже давно шло, – перебил папу Джон. – Тебе не надо было разрешать ей ходить в тот гимнастический зал, там один разврат. Она ведь красавица, с таких женщин нельзя спускать глаз ни на минуту.

– Это ты из собственного опыта знаешь? – зло поинтересовался папа. – И потом, при чем тут не разрешать. Она же не ребенок, она взрослый человек, как я могу что-то не разрешать?

Тут папа с Джоном вступили в спор, из которого я мало что понял, запомнил только частые упоминания королевы Виктории и какой при ней был порядок, женщины слушались своих мужей и уважали их, а всякие там из низов даже не имели права войти в дом с парадного крыльца, не то что уводить чужих жен. Потом перешли на Генриха VIII, какой при нем был порядок, когда неверным женам просто-напросто отрубали голову.

Миссис Смит усадила меня за стол и подала мой любимый завтрак: вареное всмятку яйцо с полосками хлеба с маслом, которые она называла солдатиками. Но есть мне не хотелось, и я потихоньку отдавал солдатиков Борьке, он дежурил под столом на тот случай, если что-нибудь упадет. В нормальное время мне бы за это попало, но сегодня никто не обращал на меня внимания, только миссис Смит сказала, что сегодня прилетает бабушка Варя.

«Какое счастье! – подумал я. – Она-то уж наведет порядок. Папа с мамой, наверное, поругались, и она их помирит».

Я приободрился и доел оставшихся солдатиков.

Так, пойду-ка я приведу себя в порядок и буду ждать бабушку Варю.

– А когда бабушка приезжает? – спросил я у миссис Смит.

– Только к вечеру, – сказала она.

После того как мама ушла из дому, я видел ее лишь раз. Сначала меня забрала бабушка Элла, но я плакал и все время просился домой, как дедушка Джордж ни пытался меня развлечь. Я скучал по Борьке, которому было запрещено быть с нами. Бабушка Элла не терпела собак. Она любила только своего кота Барона.

Потом бабушка Варя забрала меня в Петербург, и я провел там все лето. Я часто разговаривал с мамой по телефону, и она просила меня не расстраиваться и все время говорила, что скоро мы увидимся.

Наконец наступил тот день. Я уже с утра оделся во все лучшее и ждал, когда мы поедем к маме. Мне казалось, что время тянется очень медленно, а бабушка все вела на кухне беседы с миссис Смит, пила чай, курила и никуда не торопилась. Наконец она сказала:

– Эдичка, Борис, поехали.

Не дожидаясь повторного приглашения, мы помчались к бабушкиной машине. Мы сели на заднее сиденье и пристегнули ремни безопасности. Бабушка завела машину, и мы тронулись с места под Первый концерт Чайковского.

Борька прижался ко мне и тут же уснул, а я стал смотреть по сторонам, я всегда это делал, когда ехал в машине или на поезде. Мне все было очень интересно. Особенно я любил читать названия улиц, если, конечно, успевал их разглядеть. Названия английских улиц довольно однообразны: всегда есть улица Королевы и Короля, улица Принцессы и Принца, это помимо разнообразных Садовых, Парковых, Тополиных, Березовых, Каштановых и так далее. Но попадались и интересные названия. Мы, например, жили в Сырном переулке, а недалеко от нас была аллея Пирогов и Пудингов и даже аллея Куста, и там был куст, у которого сидел нищий.

А еще мне нравилось наблюдать за людьми. Как я уже говорил, мы с Борькой любили смотреть телевизор. По телевизору показывали много рекламы, и я обратил внимание, что женщины в рекламе всегда были молодые, с прекрасно промытыми длинными блестящими волосами, в белых, чистых, струящихся одеждах на стройных телах, с длинными ногами. Прекрасные лица озаряли радужные улыбки, блестели белые, как жемчуг, зубы, сияли огромные глаза. Чистые, опрятные дети обнимали мужественных, хорошо постриженных, стройных пап и улыбались красавицам-мамам.

Когда же я смотрел на улицу из окна автомобиля или ходил с бабушкой по магазинам, то видел совсем других людей. Те, из рекламы, жили, наверное, на другой планете или в другой стране, потому что вокруг я ничего подобного не замечал. Толстые мамы в грязных леггинсах, бесформенных майках и стоптанных вьетнамках катили грязные коляски с сопливыми детьми. Рядом плелись скучные папы с немытыми головами и большими животами, выпирающими из ношеных спортивных штанов, растянутых на коленях. Они, похоже, давно не мылись, потому что постоянно чесали голову или круглые животы. Если же они улыбались, то видны были дырки во рту и зубы были желтые и кривые.