Ольга Строгова - Дневник грешницы

Как и то, что его вдова, умершая в Петрограде в 1918 году, не оставила своим дочерям никакого серьезного наследства.

Карл подождал, не будет ли еще каких вопросов или возражений. Но ничего такого не возникло. Обе женщины, ловя каждое слово, буквально смотрели ему в рот, и даже Виталий угомонился и был готов слушать очень внимательно.

– Я задумался о том, как такое могло случиться. Как могло случиться, что вдова Николая Демидова осталась совершенно без средств?! Конечно, заводы, особняки и прочее недвижимое имущество, равно как и вклады в российских банках, могли быть конфискованы новой властью. Но Жюли, такая предусмотрительная, такая рационально мыслящая, как описывала ее Анна, – как могла она не позаботиться о будущем своих дочерей?!

Встреча с антикваром превратила мои сомнения в уверенность. Жюли была готова к материальным потерям и потрясениям. Очевидно, часть ее состояния заключалась в подвижной и компактной форме, которую легко было при необходимости взять с собой или спрятать.

Золото – компактная форма, но слишком тяжелая. Ценные бумаги? Возможно. Но при перемене политического строя, чего Жюли не могла не опасаться, они теряют всякую ценность. Деньги на счетах в швейцарском и парижском банках? Но что, если не будет возможности выехать за границу и воспользоваться ими?..

И только вчера я окончательно понял, какую форму избрала Жюли. Я понял это в Алмазном фонде. У стенда с якутскими бриллиантами. Я вспомнил то место из последнего письма Анны к Жюли, где упоминается о подаренных на помолвку алмазах… Анна еще выражает сомнение в том, что алмазы действительно якутские, и спрашивает Жюли, чего ради ее жених использует такую нелепую выдумку…

И все встало на свои места.

Предусмотрительная Жюли сохранила все подарки жениха, а потом и мужа.

Опасаясь, что дневник может попасть не в те руки, Жюли не пишет прямо о спрятанных в двойном дне саквояжа драгоценностях. Она лишь настойчиво просит бережно хранить эту вещь. Ее дочь Татьяна, которой достался дневник, добросовестно передает саквояж своей младшей сестре Марии.

Ни та, ни другая не придают значения особому пожеланию матери – они ведь и так воспитаны в большой аккуратности. Бережное отношение к материным вещам с их стороны не подлежит никакому сомнению.

Потом саквояж переходит к старшему сыну Марии, отцу Зои. А от него – и к самой Зое.

И неизвестно, сколько времени, сколько поколений он переходил бы из рук в руки, пока не распался бы в прах, если бы волею судьбы дневник Юлии Александровны не оказался в руках антиквара.

Вот уж кто настоящий барыга! Без сомнения, он внимательнейшим образом прочитал дневник и пришел, в общем, к тем же выводам, что и я. Он решил, что в красном кожаном саквояже спрятано нечто компактное, легкое и очень дорогое. А тут еще, в качестве подарка судьбы, к нему явилась наследница рода – Ирина Львовна Строганова, в компании с вашим покорным слугой. Их обоих очень интересовал дневник, но они, очевидно, не имели ни малейшего понятия ни о спрятанных в саквояже ценностях, ни о самом саквояже.

Тогда антиквар решил сыграть в беспроигрышную игру. Он вырвал последний лист дневника и предложил Ирине самостоятельно разыскать ту вещь, о которой там говорится. В том случае, если бы саквояж отыскался, он предложил бы ей продать ему эту старинную безделицу (о, не сомневайтесь, за хорошую цену!). Но с равной и даже большей вероятностью за сто лет саквояж просто-напросто перестал существовать…

– «Давно, наверно, сгорел ваш гарнитур в печках», – не удержавшись, снова процитировал Виталий.

Карл рассеянно кивнул и продолжил:

– Что ж, в этом случае антиквар оставался с тремя тысячами долларов, которые я заплатил ему за дневник. Согласитесь, тоже неплохо. А барыгой я назвал его потому, что он ни в коем случае не собирался делиться содержимым саквояжа с законной наследницей. Зато решил на всякий случай расположить ее к себе и даже приударить за ней…

Ирина Львовна густо покраснела и опустила голову. «Как я могла хотя бы на секунду принять последние слова антиквара за чистую монету… да еще подумать, что они могли вызвать ревность Карла!

Господи, какая же я дура! Даже удивительно, как такая умная женщина, как я, может быть такой дурой… Да еще нафантазировала себе бог весть что, как будто дуре не тридцать девять лет, а девятнадцать. Размечталась…»

Приступ самобичевания был прерван Зоей, которая первой из всех присутствующих вернулась в настоящее время.

– Теперь понятно. Но все же, что нам со всем этим делать? Как поступить?

Говоря так, она в упор смотрела на Карла. И муж ее тоже смотрел на Карла – правда, на всякий случай недоверчиво насупившись.

– Передать государству, – спокойно и веско ответил Карл.

– Что?!

– Это единственный выход. Только в этом случае вы получите деньги и сможете спокойно жить на них, не опасаясь всякого рода случайностей.

– Но…

– По вашим законам нашедшему клад полагается 25 процентов от его стоимости. Это значит… – Карл на мгновение задумался. – 25 процентов – это четыре миллиона. Четыре миллиона делим на три, итого – миллион триста тридцать три тысячи долларов. Каждому.

– Чего это – на три? – тут же возмутился Виталий. – На два! Половину нам с женой, половину Ирке! Или ты себя тоже причислил к наследникам? Ты-то какое отношение имеешь к Демидовым или Строгановым?

«Да уж большее, чем ты, – с возмущением подумала Ирина Львовна. – Он-то, в отличие от тебя, кровный родственник Юлии Александровны!»

От того, чтобы не произнести этого вслух, сдержалась каким-то чудом, невероятным напряжением воли.

– У Юлии Александровны есть еще один наследник, – спокойно возразил Виталию Карл. – Дмитрий Сергеевич, сын Анастасии Николаевны Демидовой. Дядя вашей жены. Он живет в Ярославле. Полагаю, для вас не составит труда связаться с ним, рассказать о случившемся и передать причитающуюся ему долю?

По лицу Виталия было заметно, что он вовсе не считает это таким уж необходимым.

Карл, умеющий читать по лицам с ловкостью завзятого психолога, тут же прибавил:

– Это будет по-мужски. Это будет правильно. Вы же, Виталий, не какой-нибудь там барыга. Вы честный человек!

Что оставалось делать Виталию? Он неохотно кивнул.

– А теперь, – сказал Карл, поднимаясь, – я оставлю вас. Вам есть о чем поговорить в тесном семейном кругу. Обсудить детали, договориться о времени передачи саквояжа в соответствующие органы… На вашем месте я не стал бы тянуть.

Ирина Львовна вопросительно глянула на него.

– Пойду покупать обратные билеты в Цюрих, – безмятежно заявил он.

– Он или дурак, или святой, – заявил Виталий, когда за Карлом закрылась дверь.