Всеволод Бенигсен - Чакра Фролова

– А справитесь? А то ведь они только что голыми руками полсотни вооруженных немцев завалили, а сейчас, да еще и с оружием, с вами-то десятерыми как-нибудь тоже разберутся. А подкрепления вам никто не пришлет.

– Я вот чего-то не пойму. Тебе-то что за печаль? Они тебе что, родные, что ли? Близкие родственники?

– Ну уж поближе, чем вы.

– Ну и че ты предлагаешь? – спросил майор, чувствуя, что разговор зашел в тупик общего недоверия.

– Да ничего я не предлагаю. Закурить разве что. Напоследок. Угостишь?

– Вот это другой разговор, – повеселел майор и полез во внутренний карман за папиросами. Но тут же застыл от пробежавшего по позвоночнику холода – он вдруг вспомнил табачный дымок, что витал у форточки, когда он вошел в комнату. Зачем Шнырю сигареты, если у него есть свои? Отвлекающий маневр?

Майор судорожно дернул руку к кобуре, но в ту же секунду почувствовал, как в глаз ему впилось пущенное ловким щелчком лезвие бритвы.

– Сссука, – взвизгнул Шаборевич, схватившись обеими руками за лицо, словно пытался удержать вытекающий яичным желтком глаз. Лейтенант, побледнев, принялся выдергивать из кобуры пистолет, но Шнырь в два прыжка оказался у двери и ударил бедолагу ногой в пах. Тот охнул и сложился пополам, как надрезанный стебель. Шнырь тем временем двинул визжащего Шаборевича локтем в кадык, после чего впечатал кулак в лицо согнувшегося лейтенанта. Последний взмахнул руками, словно пытался взлететь, и рухнул спиной на дверь. Та распахнулась, и он с грохотом вывалился в коридор, где его подхватил прибежавший на шум Кулема. Он быстро выдернул из кобуры лейтенанта пистолет.

– Не мочи пока, – приказал Шнырь. – Пригодится.

Шаборевич сидел на полу и хрипел, хватая ртом воздух и держась обеими руками за сломанный кадык. Пустая глазница хлопала бессмысленным веком.

– А Михась вечно херню несет, – сонно пробормотал лежащий на диване Клим и, не открывая глаз, перевернулся на другой бок.

Кулема посмотрел в сторону спящего.

– Это что еще за пассажир?

– Тутошний. Климом звать. Он не при делах. Ты мне лучше скажи, куда шухер делся.

– Извини, Шнырь, фраернулся. Я Лешего на шухер поставил. А он отлить пошел. Вот майор, сука, и проскочил.

– Дурак ты, Шнырь, – неожиданно прохрипел Шаборевич, выпучив оставшийся глаз и жадно хватая воздух, – я бы тебя и вправду отпустил.

Шнырь неторопливо подошел к Шаборевичу. Снял у того портупею и отодвинул ногой автомат. Затем наклонился к самому уху майора и тихо, но, тщательно артикулируя каждое слово, произнес:

– Никому из вас, суки, не верю. А знаешь, почему? Потому что мы для вас пыль лагерная.

После чего зажал своими синими от наколок руками рот и нос хрипевшему Шаборевичу. Тот пару раз жалобно поскреб ногтями по жилистым пальцам Шныря, затем дернулся и затих, уставившись единственным остекленевшим глазом в потолок.

Шнырь подумал, что мог бы и не душить майора – со сломанным кадыком больше тридцати-сорока секунд так и так не живут. Именно в эти полминуты можно успеть выправить кадык и, пробив трахею, вставить туда любую полую трубку – этому Шныря обучил лагерный врач, друживший с матерым уголовником. С другой стороны, Шнырь на несколько секунд сократил мучительный конец майора, что придавало убийству некоторую гуманность.

– Так, Кулема, – сказал Шнырь, вставая с коленей и вытирая заляпанные кровью руки о штаны. – Свистни нашим, пусть конвой валят. Но не всех. Половину. Пяток пусть оставят. Чтоб было кому трупы немецкие в болоте топить. А потом и их туда же. Мундиры энкавэдэшные снимите – вдруг пригодятся. И оружие, конечно. На опушке грузовики стоят. Пошли туда пару людей надежных. Пусть водителей валят, а грузовики сюда пасуют. И захватите кого-нить из местных, кто дорогу знает. Я так понял, что опушка тупиковая, надо объезд знать.

– Организуем, – кивнул Кулема. – Я тут по поводу этих двух залетных фраеров хотел сказать. Нашел я их.

– И что?

– Да тут за дверью топчутся. Обождать им?

– Да нет, – пожал плечами Шнырь. – Пусть проходят.

Кулема свистнул куда-то и махнул рукой. Шнырь тем временем снял с майора часы.

В коридоре раздались неуверенные шаги, и в двери появились перепуганные и невыспавшиеся Фролов и Никитин. Найти их не составило труда, поскольку каждый невидовец знал, где квартируются «городские».

– Вы уж извините, – развел руками Шнырь, – что у нас тут неубрано… Но вы все равно проходите.

Гости аккуратно перешагнули через лежащего в проеме двери лейтенанта, который тихо скулил, держась за разбитое лицо и вошли в комнату. Но увидев труп одноглазого майора, замерли. Не то чтоб испугались – на улице творилась такая кровавая каша, что вряд ли очередной труп их мог испугать, – но было как-то непривычно вести беседу в таком «интерьере».

– Проходите, проходите, – подбодрил их Шнырь. – Говорю же, неубрано.

Те переглянулись и, обогнув труп Шаборевича, неуверенно подошли к столу.

– А Клима-то за что? – покосился Фролов на диван.

Шнырь засмеялся.

– Да живой ваш Клим. С бодуна спит. Вы уж извиняйте, что садиться не предлагаю. Сами видите, все в крови. Но разговор-то особо длинным не будет, так что потерпите.

«Не длинный разговор – значит, расстреляют, – подумал Фролов. – А с другой стороны, зачем все эти формальности? Хотели бы кокнуть, они бы, как этого майора – быстро и без волокиты. Чик-чик».

– В общем так, – продолжил Шнырь, – звать меня Шнырем. Представляю здесь новую власть.

– Это что ж за власть такая? – удивляясь собственной смелости, перебил нового начальника Фролов, поскольку начал путаться во всей этой чехарде.

– Народная, – ответил Шнырь.

– Вся власть – народу, – встрял неожиданно обретший дар речи Никитин.

Фролов подумал, что у оператора просто талант в минуту опасности вставлять дурацкие реплики.

– Короче, – поморщился Шнырь, – мне тут с вами базар особо держать некогда. Так что давайте без порожняка. Кто такие, что здесь делали?

– Мы – кинематографисты, – сказал Фролов, чувствуя, что попал в какое-то бесконечное дежавю – уже в который раз он вынужден объяснять, кто они и откуда. – Приехали из Минска. Снимать фильм про колхоз «Ленинский». Попали под немцев, ну и…

Тут Фролов замешкался, не зная, стоит ли говорить про пропагандистские съемки.

– Договаривай, раз начал, – прищурился Шнырь. – Нам лейтенант уже кое-что начирикал.

– Этот? – с удивлением глянул на мертвого Шаборевича Фролов.

– Не, то ж майор.

– А-а… Фляйшауэр… Ну, а что тут говорить? Дали нам задание, сказали кино снимать про то, как немцы порядок тут новый наводят. Мы и снимали.

– Не досняли, – хмуро добавил Никитин, словно он был недоволен внезапной сменой власти и прерванными съемками.