Михаил Юдовский - Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)

– Слышь, американец, – молвил Витя. – Ты давай не богохульствуй. Я человек серьезный, партийный, мне это не нравится....

– Извини, – потупился я. – Кто же знал, что у тебя такое тонкое раздвоение личности.

В это время к нам подскочил шустрый официант с блокнотом и ручкой на изготовку.

– Значит, так, – деловито распорядился Витя. – Нарезочки, салатиков, солений, колбаски домашней смаженой… Водочки, само собой… Вина для девушек… А там поглядим, как разгуляемся.

– Усэ момэнтом будэ, – вежливо кивнул официант, хотя насмешливый его взгляд, казалось, спрашивал: «А пузо нэ триснэ?»

Кроме нас посетителей в ресторане насчитывалось человек десять. Это были местные, гуцулы, сидевшие небольшими компанейками по два – по три человека. Женщин не было вовсе, только мужчины – поджарые, смуглолицые, с печально обвисшими усами. Неподалеку от нашего стола расположились двое. Они неторопливо попивали водку, столь же неспешно и без видимого аппетита закусывали и негромко переговаривались.

– Така курва, – со спокойной горечью рассказывал один другому, – така, вуйко, курва, що такых курв пошукаты… Як вже прйихала сюды отдыхать, москалиха бисова, так отдыхай культурно и другым давай, а нэ носа круты. Кажу йий так цивильно, з рэшпэктом прыходь, курва, до мэнэ… Нэ хочэ, курва. Тоди, кажу, я до тэбэ прыду. Знов, курва, нэ хочэ… Я людына интэлегэнтна, я всэ одно навидався. Прыйихав на ровэри, попукав у двэри, попукав у шибку [76] – нэ видчыняе, курва. Я йий крычу: «Видчыны! Видчыны!» А вона мэни на свойий москальський мови: «Ветчины нема, калбасу ешь!»

Наконец, нам принесли выпивку и закуску. В одних бутылках загадочно темнело вино, в других прозрачно поблескивала водка, на маленьких сковородках шипели, свернувшись в кольца, жирные румяные колбаски.

– Ну что, – сказал Витя, поднимая наполненную до краев рюмку, – не будем долго намазывать на хлеб, а просто выпьем.

В тот вечер пил Витя отменно, так что его ответственное лицо в скором времени раскраснелось и стало смахивать на довольно безответственную рожу. Закусывал он тоже недурно. Прочие мало от него отставали, и посетители-гуцулы стали поглядывать на наш стол с насмешливым удивлением. Видимо, умение повеселиться и пожрать, столь щедрой волной захлестнувшее центр, восток и юг Украины, до западных ее областей докатилось тихим прибоем. От водки и еды сделалось жарко, мы все чаще, поодиночке и компаниями, выходили на улицу – покурить и просто подышать морозным воздухом. Я встал у изгороди, выпуская в тихую до хруста зимнюю тьму голубые струйки дыма. Вокруг неровным силуэтом темнел лес. Над ним раскинулось ясное небо в звездах. Внутри ресторана заиграла музыка, сливаясь с шумом голосов и звоном посуды. Я докурил и бросил фильтр с остатком сигареты в снег, но возвращаться в ресторан не хотелось. Тут ко мне чуть заплетающейся походкой приблизился Павел.

– Привет, – сказал он.

– Вообще-то, виделись сегодня, – ответил я.

– То не в счет, – заявил Павел. – То мы трезвыми виделись… А теперь мы пьяные.

– Верно, – согласился я. – Привет, Паш.

– Привет. Пошли… это… пожурчим.

– Неохота в ресторан возвращаться.

– И мне неохота… Пошли в лес журчать… Как эти… ручейки.

– Ну пошли.

Мы отошли от шумного ресторана и углубились в чащу, где росли ели по соседству с буками.

– Ты кого выбираешь? – спросил Павел.

– В смысле?

– Ель или бук? Шо описывать будешь?

– Да мне без разницы.

– Тогда я бук выбираю…

– Достойный выбор.

Мы расположились под двумя соседними деревьями, льющимися звуками разнообразя ночную тишину.

– Майкл, – проговорил Павел, задрав голову вверх и рассматривая ночное небо меж кронами деревьев.

– Чего?

– А в Америке звезды на небе такие же?

– Почти. Только их пятьдесят штук, и к ним приделаны красные и белые полоски.

– Как приделаны?

– Не знаю… Специальным клеем, наверное.

– Майкл, – снова сказал Павел.

– Чего?

– Шо ты мне брешешь?

– Про что?

– Про клей. Я… это… вообще-то, доверчивый. Но про клей ты мне брешешь… Ведь брешешь?

– Брешу.

– А зачем? Я задумался.

– Интересный вопрос, – сказал я.

– А ответ?

– Ответ, наверно, тоже интересный.

– А какой?

– Да я, Паша, точно не знаю. Одни врачи говорят, что обмен веществ такой, другие, что группа крови такая.

– Так ты… это… болен?

– Я, Паша, очень болен.

– Заразно болен?

– Очень заразно. Ты бы журчал от меня подальше. А то, сам знаешь, воздушно-капельным путем…

– Ничего себе, – пробормотал Павел, на всякий случай упрятывая хозяйство обратно в ширинку. – Раньше… это… предупредить не мог?

– Ладно, не бойся, – успокоил я его. – Набрехал я. Наврал. Пошутил. Нет у меня обмена веществ. И группы крови нет.

– Совсем?

– Совсем.

– Как же ты дальше будешь?

– Как-нибудь. Выкручусь. Хошь, один секрет расскажу?

– Давай.

– Никакой я на самом деле не американец. И в Америке никогда не был.

Паша осклабился.

– Ты… это… хорош брехать, Майкл. А то совсем заврался. Не американец он…

– Да, – задумчиво проговорил я, – вот и ответ.

– Какой ответ?

– Почему я брешу.

– И почему?

– Хочу, чтоб мне верили. А правде не верят. Пошли еще водки выпьем. Воздушно-капельным путем…

Мы вернулись в ресторан. Группа наша меж тем рассыпалась. Одни вышли на улицу подышать воздухом, другие танцевали. Краешком глаза я заметил Ярика и Лесю, интимно прижавшихся друг к дружке в медленном танце. За столом осталась лишь Тася, над которой, чуть покачиваясь, возвышался пьяненький гуцул. Рядом, в качестве поддержки, застыл его чуть более трезвый на вид приятель.

– Хочу вас погуляты, – галантно объяснял гуцул.

– Как это? – испуганно спрашивала Тася.

– До бумцика запросыты.

– Не понимаю…

– Курва… Танцюваты прошу.

– Я не хочу.

– Так нэ можна, що нэ хочэшь… Прошу до бумцика… Гуляты прошу…

– Эй, – сказал я, подходя, – ты глухой? Не хочет она, шоб ты ее гулял.

Гуцул удивленно глянул в мою сторону.

– Ты хто? – спросил он.

– Чорт, – привычно отозвался я.

– Якый чорт?

– Такый чорт, шо под мостом сидит.

Гуцул посмотрел на своего приятеля.

– Е такый чорт, – авторитетно кивнул тот. – Казалы добри люды… Як нич, так пид мостом сыдыть, матюкаеться, падлюка, добрым людям в харю снигом кыдае…

– От най и йдэ пид мост. – Гуцул снова повернулся к Тасе: – Прошу цивильно до бумцика, курва…

– Эй, – я ухватил его за плечо. – Шо непонятно? Не будет она с тобою бумцик делать.

– Майкл, – вмешался Павел, – а давай я его… это… по морде тресну.

– Уже й по морди! – Гуцул возмущенно обратился к своему другу.

– Е таки, – снова кивнул тот. – Понайидуть у гости и добрых людэй по морди трискають.