Михаил Юдовский - Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)

– К моему американству она тянется. А стоило мне проиграться на бирже, обозвала меня дураком и уехала.

– Какой еще бирже… Ты нас совсем за дурочек считаешь? Она потому и обиделась, что ты ей не веришь. И всякую чепуху рассказываешь. А ты ей по-настоящему понравился, а не потому, что ты американец.

– А тебе?

– Что мне?

– Тебе я тоже нравлюсь?

– При чем тут я?

– А что, у тебя своих чувств быть не может? Подружка не разрешает?

– Она…

– Она эгоистка чертова, – сказал я. – Все время пытается отодвинуть тебя в тень.

– Это не так.

– Это так. Скажи мне честно, я тебе нравлюсь? Говори, не бойся, я не буду ни смеяться, ни шутить по этому поводу.

– Нравишься, – тихо сказала Тася.

– Тогда какого черта ты мне рассказываешь про Лесины обиды? Почему ты говоришь от ее имени, а не от своего?

– Я не знаю…

– А я знаю. Тася, давай поцелуемся.

– Как?

– Нежно.

– Нет, – сказала Тася.

– Почему?

– Это предательство.

Я вздохнул.

– Хорошо, – сказал я. – Я не допущу, чтобы ты стала предательницей. Лучше уж я стану насильником.

Я обхватил Тасю, прижал к себе и поцеловал в губы.

– Мммм, – замычала Тася, сцепив губы так, словно боялась под пыткой выдать военную тайну.

– Понятно, – сказал я. – Поехали.

– Куда?

– За остальными. А то твоя подружка решит, что мы тут чем-то нехорошим занимались, и отругает тебя.

– Постой. – Тася по-детски шмыгнула носом, затем посмотрела мне в глаза.

– Что?

– Майкл, поцелуй меня еще раз.

– Думаешь, стоит? Я как-то не привык целоваться с Брестской крепостью.

– Извини. Я просто испугалась. Я больше не буду…

– Честное пионерское?

– Не смейся. Ты обещал надо мной не смеяться.

– Хорошо. Я тоже больше не буду.

Мы сблизили лица, прижались друг к другу и поцеловались.

– Спасибо, – сказала Тася.

– За что? – усмехнулся я.

– Никому не скажешь?

– Умру – не выдам!

– У меня это в первый раз.

– У меня тоже.

– Честно?

– Честно. Я еще никогда не целовался стоя на лыжах.

– Да ну тебя…

– Не обижайся, – сказал я, по новой прижимая ее к себе. – Давай закрепим наш успех.

– В смысле?

– Еще раз поцелуемся..

– А остальные?

– Что остальные?

– Нехорошо, что они будут нас ждать.

– Наоборот, очень хорошо. Или ты предпочла бы, чтоб они уехали без нас?

– А они точно без нас не уедут?

– Точно.

Тася потупилась, вздохнула, затем снова посмотрела на меня и негромко сказала:

– А жаль.

Как ни странно, но после лыжной истории ни Тася, ни Леся со мною почти не общались. Леся смотрела на меня как на врага, Тася и вовсе старалась не глядеть в мою сторону. Сначала я не понимал, в чем дело, затем догадался, что Тася в идиотском порыве раскаяния поведала подруге о нашем поцелуе под Ворохтой. Больше всех на меня почему-то злился Ярик.

– Молодец, – с плохо скрываемым сарказмом говорил он. – Красавец. Спасибо.

– За что? – интересовался я.

– За то, что по твоей милости неделя ожидаемого рая превратилась в семь дней горького сумбура.

– По моей милости?

– А по чьей же еще? Я в лепешку расшибаюсь, всячески заманиваю дичь в ловушку, а тебе, оказывается, ничего не нужно.

– Ярик, – не выдержал я однажды, – если тебе так приспичило, надо было не в лепешку расшибаться, а выбрать одну девушку, поухаживать за ней, прогуляться с нею по окрестностям, сводить в кафе, просто поговорить, в конце концов. Ты же, как клещ, вцепился сразу в двоих, затащил к нам в комнату и стал тупо ждать, когда я приду и расскажу очередную ересь о моем американском прошлом.

– Я думал, ты мне друг, – горько произнес Ярик, – а ты сволочь.

– Одно другому не помеха, – пожал плечами я. – У меня все друзья сволочи, каждый по-своему. Но это не мешает мне любить их.

– Понятно. – Ярик безнадежно махнул рукою. – Извини, я забыл, с кем говорю.

Наконец, наступил последний день нашего отпуска в Яремче. Мы решили устроить прощальный ужин в ресторане неподалеку от турбазы. Витя подсуетился насчет столов и велел нам до вечера держать себя в руках в отношении спиртного.

– Особенно тебя, американец, касается, – заявил он. – Я заметил, что ты к этому делу интерес имеешь.

– Ты чего такой неспокойный? – усмехнулся я. – Коньяк кончился?

– Почему кончился? – удивился Витя. – Есть еще такая партия… – Он хлопнул себя по карману куртки, в котором хранил флягу. – Желаешь по глотку?

– Можно, – согласился я.

Витя отвинтил крышечку, и мы приложились по разу.

– Хорошо! – удовольственно произнес Витя. – Но на этом стоп. До вечера – табу.

– Без сомнения, – с самым серьезным видом кивнул я. – На твоем месте я бы и в ресторане сегодня не пил.

– Почему это? – изумился Витя.

– Ты – лицо ответственное. Тебе нельзя.

– А ты?

– А я – безответственное. Мне можно.

Было около семи вечера, когда мы с Яриком, надев что поприличней, вышли из номера.

– Зайдем за Серегой с Пашкой? – предложил я, кивнув на двери наших соседей.

– Давай.

Мы постучали.

– Не заперто! – послышалось из-за дверей.

Мы вошли. Соседей наших мы обнаружили на полу за довольно любопытным занятием: длинный нескладный Серега лежал на спине, а коренастый Павел сидел на нем верхом и держал его руки прижатыми к полу.

– Я смотрю, вы уже готовы? – на всякий случай спросил я.

– Почти, – невозмутимо ответил Серега.

– Остались незавершенные детали?

– Мелочи.

– А деретесь из-за чего?

– Мы не деремся. Мы боремся.

– Он первый начал, – объяснил Павел.

– И долго вас ждать?

– Момент. – Серега глянул на восседавшего на нем Павла и решительно спросил: – Сдаешься?

– Нет, – опешил Павел.

– Тогда я сдаюсь. Отпусти.

Они поднялись с пола.

– Нормально выглядим? – поинтересовался Серега.

– Для борцов среднего веса неплохо. Пошли.

Ресторан, расположившийся за мостом через Прут, был, как и большинство зданий в Яремче, выстроен в гуцульском стиле: деревянный дом с мезонином и остроконечной крышей, по которой разбросались треугольные окна мансарды. Венчала крышу невысокая башенка с таким же треугольным окошком. Внутри ресторана было оживленно, вдоль продолговатых деревянных столов выстроились такие же деревянные стулья, приглушенный свет падал на стены, украшенные резьбой и звериными шкурами. Официант, невысокий и чернявый, с веселыми до наглости глазами, указал на наш стол, величаво протянувшийся от окна до самого прохода. Мы расселись.

– Примечательный, между прочим, ресторан, – тоном экскурсовода сообщил Витя. – Выстроен без единого гвоздя.

– Как библейский человек, – заметил я.

– Не понял, – повернулся ко мне Витя.

– Судя по Библии, Бог тоже создал человека без единого гвоздя.