Маша Трауб - Замочная скважина

Я жила в том же доме, в том же подъезде. В шестнадцать лет уехала из нашего района, который ненавидела всей душой. Дорога до метро – самая страшная в моей жизни. Каждый день я на ней умирала. Мне было физически плохо, до потери сознания. С тех пор я боюсь тропок, которые ведут в один конец, бездомных собак и ненавижу виды из окна. Я училась с Таней и Светой в одной школе – была младше. Мы никогда не дружили. Встречались, общались, потому что были на это обречены.

Наша старая квартира стоит, запертая на три замка. Я захожу в свою бывшую детскую, как в чулан с привидениями. Там, под диваном, лежат мои школьные тетради. На кресле сидят мягкие игрушки. Деревья выросли, но если открыть окно и высунуться в него по пояс, то можно увидеть место, где нашли тетю Лиду. В то утро я тоже видела, как она лежала на земле. И именно поэтому сейчас никогда не выглядываю из окна.

Светлану я встретила в магазине и не сразу ее узнала. Она меня окликнула. Мы шли домой, и она рассказывала мне про Таню. Не плакала. Просто рассказывала про анализы, про МРТ, называла даты – когда увезли, когда умерла. Сухим медицинским языком. И про всех остальных рассказала – скупым монологом, стараясь успеть, пока дойдем до подъезда. Вроде как самое главное. Хотя что считать главным?

Светлана так и не вышла замуж и карьеры особой не сделала. Работает с девяти до семи. Не жалуется. Работа стабильная, зарплата вовремя. Больше ничего не желает. Маленькая Полечка называет ее мамой. А Наташа уже большая.

– Непростая девочка, – сказала Светлана. – Замкнутая, скрытная, слова из нее лишнего не вытянешь. Начинаешь спрашивать, она огрызается или молчит. Учиться не хочет, ничего не хочет. Про маму спрашивает. Отвезла ее на могилу. Лучше бы не возила. Наташа школу прогуливать стала – на кладбище ездит. Мы и не знали, пока классная руководительница не позвонила. Спрашивали ее, говорит, что гуляет, что ей там хорошо, лучше, чем в школе. И что с ней будешь делать? Ругать? Лишь бы прошло у нее это «увлечение». А если не пройдет? Даже подумать страшно, что будет.

Мама жива, слава богу. По-прежнему жалуется на мигрени. Увлеклась лечением холодом. Надевает на себя теплые рейтузы, штаны, две пары носков, два свитера, подпоясывается шерстяным платком и открывает настежь окна. Запрещает ставить пластиковые стеклопакеты. Спит только с открытым окном, считая, что мороз убивает все бактерии и сохраняет свежий цвет лица. Даже морщины разглаживает. Переубедить невозможно. Даже то, что Поля часто болеет от вечных сквозняков, ее не останавливает. Хоть смейся, хоть плачь!

А еще забывать стала и лица, и даты. Иногда, в хорошие дни, вроде как прежде – все помнит. Но тут, буквально пару дней назад, спросила, что за девочка в гости к Танюше пришла? Наташу не узнала.

Потом Светлана рассказала, что Вадим умер, похоронили. Ольга Петровна на кладбище сообщила Светлане, что Вадим – ее отец, и долго возмущалась, почему Светлана не удивилась. А потом они подружились с Ингой и теперь вместе по телефону замораживают себя под открытыми окнами и обмениваются последними новостями о достижениях медицины. Чуть ли не клонировать себя собрались, две чокнутые старухи. Главное, обе почти друг друга не слышат, кричат в трубку, уже по кнопкам не попадают, но раз в день обязательно созваниваются. И если у одной телефон занят, другая ходит обиженная, что не дозвонилась. В общем, сплошной цирк.

У Валерки все хорошо, растут дочь и сын. Раздобрел, расплылся в боках. По-прежнему обожает жену. Стал начальником средней руки. Спокойный, инертный. Совсем не похож на себя прежнего – худого, нервного мальчика. И уже совсем не красавец – обычный мужик, середнячок. Вообще другой человек. К девочкам, то есть к Светлане с Ольгой Петровной, приезжает. Но так, без интереса, без души. Редко и по случаю – надо было квартиру продать, потом у Ольги Петровны узнавал, где мать похоронена – забыл, потерял номер могилы. Последний раз год назад виделись. Даже Наташа его уже не узнает, не считает отцом. Так, знакомый тети Светы. По работе. Но если попросишь денег – даст, не откажет. Не попросишь – сам не предложит. А просить вроде как неловко. Светлана только пару раз обращалась.

Валентина жива. Светлана ее видит часто. Живет себе и живет. Только с Ольгой Петровной они совсем не общаются. Даже когда встречаются у подъезда, кивают друг дружке и расходятся. И не скажешь, что столько пережили вместе, столько знают друг о друге. Со Светланой Валентина всегда здоровается, про девочек спрашивает. Но Светлана старается ничего особенного не рассказывать – так, все нормально, растут, как все. А Валентина и не настаивает.

– Маринка же объявилась! – оживилась Светлана. – Да, года четыре назад! Заходила в гости, чай пили. Даже мама вышла из своей комнаты и присоединилась. Ой, Маринку ты точно не узнаешь! Эта девица на длинных ногах, худющая, как вешалка, превратилась в здоровенную бабищу, по-другому и не скажешь. Ну три меня в обхвате точно!

Так вот, Маринка вернулась не одна, а уже с мужем и с двумя детьми. Муж – из дома на параллельной улице. В автосервисе работает. Маринка с детьми сидит – третьего потом родила. Девчонки. Так что ты ее увидишь, если захочешь – она на детской площадке часто бывает. Но вся в детях. И семечки без конца лузгает. Уже всю площадку засрала. А про сына ее ничего не знаю. Не спрашивала. А она и не рассказывает. Как будто и не было у нее сына. Парень уже совсем взрослый, если посчитать. Дай бог, если не в тюрьме, чтобы вообще жив был. Не знаю. Вот так вот – мечтала вырваться, а сидит теперь в той же песочнице. И у матери на кладбище точно ни разу не была. Оно ей надо? Ладно, пусть живет, как знает.

Ну, про кого тебе еще рассказать?

Ой, сын Израиля Ильича, Миша Либерман, в Москву с гастролями приезжал! Ну как с гастролями? Один концерт был. Он прислал приглашение тете Лиде, а его в наш ящик бросили по ошибке. Мама ходила. Рассказывала, что Миша играл блестяще, хотя в зале было мало народу. Зато холодно, как она любит. Она подошла к Мише, цветочки ему вручила – он ее не узнал, конечно же. Но она дождалась его после концерта. Уговорила администратора, чтобы он ее к нему провел. Представилась. Миша заахал, заохал, но там было много народу, так что они толком даже не поговорили. Миша звал ее в ресторан, но мама постеснялась поехать. А он даже не позвонил потом. Мама расстроилась, хоть и виду не показывала. Так что у них, я думаю, все хорошо. Но мама точно обиделась. Все говорила, что Израиль Ильич таким не был. Ее, конечно, больше волновало, что Миша ее не узнал – она ведь считает, что совсем не изменилась, что она совсем как в молодости. Ну что я ей буду доказывать? Мне кажется, Миша ее даже и не вспомнил. Так, из вежливости пообщался.