Олег Рой - Тайна

Лицо его исказила гримаса страдания. Потом он поднялся и, пролистав страницы ее дела, вышел из кабинета и прошел в палату, где лежала Акимова.

Он ждал чего-то подобного по описанию Тихона Алексеевича и записям в истории болезни, но то, что он увидел, поразило его гораздо сильнее, чем он мог себе представить. Ольга со спутанными волосами сидела на кровати в застиранном больничном халате, правда, более грязном, чем у других, – и неподвижным взглядом смотрела в стену. Пахло от нее нечистым телом больного человека.

Вчера они не заглядывали в эту палату, поэтому пациенты, увидев незнакомого врача, насторожились. Ходячие даже предпочли отойти подальше. Все молчали, за исключением тетки, кровать которой была рядом с кроватью Ольги.

– Она уже давно вот так, без движения, – охотно просветила она врача. – Раньше-то хоть чуть-чуть двигалась и что-то говорила.

Серафим Иванович нагнулся к Ольге и коснулся ее руки. Никакой реакции на это не последовало – ни один мускул не дрогнул на лице женщины, холодная бесчувственная рука не шевельнулась.

– Отведите ее в процедурный кабинет, – распорядился он, выйдя в коридор. Рослая санитарка отправилась за больной.

– Оля, Олюшка, ты слышишь меня? – тихо позвал он, когда они остались одни в холодном, стерильном кабинете. – Ведь это ты жизнь мою спасла. Если бы не ты – точно руки на себя наложил бы. А наша дочка, у нас родилась девочка, представляешь, и это тоже благодаря тебе. Хотя я иногда в порыве слабости думаю, что было бы лучше, если бы меня тогда все-таки перевели в другой лагерь, – смятенно продолжал он. – Любе было бы легче… Но это в минуты слабости, понимаешь? – он схватил и сжал ее руку. – Но на самом деле я и живу только благодаря тебе…

А Оля так же равнодушно молчала, глядя в стену, словно слушая какие-то другие, более интересные голоса. Возникало ощущение, что ее сознание было заключено в плотную оболочку, сквозь которую к ней ничего не поступало из внешнего мира…

– А Петр, а дочка твоя – Олечка? Помнишь их? – пристально вглядываясь в лицо больной, прошептал Серафим Иванович, но и на эти имена женщина не отозвалась вздохом. Она действительно не слышала его.

«Ее психика заглушена препаратами… Сволочи, что же они натворили. Зачем? Ведь она могла принести им пользу, а теперь стала беспомощной куклой. Они не научились управлять ею. И им было проще сломать ее от греха подальше. Отработанный материал… Почему ей не дали пожить обычной человеческой жизнью хоть немного…»

Он сам отвел Ольгу в палату и заботливо усадил на кровать.

– Вы уж постарайтесь вылечить ее, доктор, – попросила соседка, и профессор вздрогнул, будто вспомнил, что он тут не один и надо сдерживать себя.

– А вы хорошо ее знаете? – спросил он женщину.

– Почитай, хорошо, они дочечку мою совсем сгубили, но я теперь всегда буду рядом с ней, буду о ней заботиться. – Она блаженно улыбнулась и кивнула каким-то своим мыслям.

Волынский тяжело вздохнул и вышел из палаты. Добравшись до своего кабинета, он заперся в нем на несколько часов. Уже ближе к концу рабочего дня Волынский вызвал Тихона Алексеевича и отдал ему свои первые распоряжения.

Вечером, вернувшись на квартиру, он увидел Любу, которая в слезах сидела в пустой комнате. Рядом были раскиданы чемоданы, какие-то коробки и сумки. Он растерянно огляделся и только тут вспомнил, что к их приезду у него ничего не готово. К тому же он обещал встретить их на вокзале. Маша сидела на кровати и играла с куклой.

– Как мы будем тут жить? – глотая слезы, спросила Люба.

– Я встретил Олю, – тяжело сказал он, и после этих слов весь груз, который он в одиночестве держал на плечах, рухнул. – Она лежит в моей больнице. Ей очень плохо.

– Олю? – Глаза Любы широко распахнулись, она в изумлении уставилась на мужа, мгновенно забыв все собственные неурядицы. – Олю Акимову? Она здесь?

Он покачал головой, присел рядом и взял ее за руку.

– Она в очень тяжелом состоянии. Не в сознании…

Слезы жены сразу высохли, и она принялась возбужденно расспрашивать об Оле. Серафим Иванович и сам знал немного. Они потеряли Ольгу из виду, когда ее увезли с собственной свадьбы, и могли только догадываться, как сложилась ее дальнейшая судьба. Уверены они были только в одном, что там, в Норильске, она была абсолютно здорова, и все предположения Тихона Алексеевича про наследственность и какую-то детскую болезнь были абсолютной ложью.

– Только вот не знаю – сознательной или нет, – вздохнул Серафим Иванович, – но, думаю, скоро это выяснится.

Первый шок у Любы прошел, на место удивлению пришла боль сопереживания, она неожиданно снова расплакалась, и Серафиму Ивановичу пришлось утешать ее.

– Мы должны помочь ей, – заявила она, слегка успокоившись, – ты ведь вылечишь ее?

– Я рад, что ты так думаешь. Я сделаю все, чтобы к Ольге вернулась память, – задумчиво сказал Волынский. – Вообще, я все для нее сделаю…

– Папа, а кто эта Оля?

Незаметно к родителям подошла Маша, про которую Серафим Иванович и Люба совсем забыли, и оказалось, что все это время дочь внимательно слушала их разговор.

– Это, малыш, один очень хороший человек, – сказала Люба, – и ты появилась на свет благодаря помощи этой женщины.

А потом они втроем, успокоившись и поужинав, чем бог послал, мирно заснули на продавленном старом диване.

На следующее же утро Волынский занялся обустройством их быта. Относительно быстро квартира стала вполне пригодной для жизни – сделали косметический ремонт, выправили окна, приобрели кое-что из мебели. Жизнь постепенно входила в новую колею. В больнице он тоже начал наводить порядок, к тому же теперь он мог заняться своей любимой работой. За всеми этими хлопотами он ни на минуту не забывал об Ольге.

Теперь у Волынского появилась цель , и он счастлив был самозабвенно служить ей, даже не осознавая до конца, что Ольга, теперь уже без ее на то воли, в очередной раз спасает его – на сей раз от бессмысленности и обреченности жизни.

Пациентку Акимову перевели в отдельную палату. У нее появилась сиделка, которая должна была неотлучно находиться при ней, постоянно следить за состоянием больной и докладывать о малейших его изменениях. Персоналу больницы профессор пояснил, что это очень интересный медицинский случай и он берет его под особый контроль.

Но оказалось, что вылечить Ольгу было не так-то просто. Хотя Волынский и не переоценивал свои возможности, но даже он не ожидал, что ее состояние практически безнадежно.

Он пробовал то один метод, то другой, но ничего не получалось – женщина была как будто наглухо заперта в своем безумии. Если бы он не помнил ее здоровой и жизнерадостной, то начал бы сомневаться в том, что эта задача ему по силам.