Николай Масленников - Ненависть навсегда

Глеб вздрогнул от внезапного звука и не успел толком продрать глаза, как что-то вцепилось ему в шею. Черный силуэт растворялся в ночи, и он попытался сбежать от него, но сделал только хуже. Нечто тяжелое навалилось сзади и придавило спину. Узел, который сжимал горло, разжался, но произошло это для того, чтобы через секунду сдавить еще с большей энергией. Глеб почувствовал, что голова надувается, точно воздушный шарик, в груди же, наоборот, все сворачивалась, проминалось, кололо от нехватки воздуха. Ужасный сон. Сейчас он улетит в небо, в стратосферу, и чем выше будет подниматься, тем меньше кислорода останется для дыхания. Попытка вдохнуть через силу привела еще к большей жажде. Внутри больно екнуло, руки принялись сдирать удавку. Ему требуется расслабить узел, иначе он взорвется, как и другие шарики, когда в них накачивают слишком много воздуха. Прошла секунда, вторая, третья. Ничего не получалось, кровь барабанила по голове – что за дурацкий сон?

Жалобный, будто детский писк, происходящий от усилия, вылетел у Войнова Глеба из глотки, и в ответ где-то совсем-совсем близко над ухом раздался искаженный злобой голос:

– Я просто смотрел на тебя. Я не желал зла! Но тот, кто пытается избежать, чаще всего на зло и напарывается!

Ужас отобразился у Глеба на лице. Он вдруг понял все. Он понял, что нет никакого шарика, нет сна, что в настоящую минуту совершается нечто жуткое, его хотят задушить насмерть.

– Нет! – только и крикнул он, прежде чем неестественный хрип оборвал голос. Саша, лежа сверху, вдавливал его череп в деревянную поверхность. Он душил не руками, а какой-то удавкой, слишком сильный напор для его тощих рук. Но размышлять времени не было, и Глеб с размаху саданул кулаком себе за плечо. Послышался удар обо что-то твердое. Саша охнул. Удавка впилась в шею сильнее. Борьба усилилась, и вместе с тем яростное сопение, возня, шлепки рук по телу отчетливее гремели в воздухе тюремной камеры.

Разноцветные колючие точки замельтешили перед взором. Глеб услышал резкий писклявый звук и ощутил, как руки с каждой секундой становятся тяжелее. Вместо той привычной легкой энергии по мышцам потекла вязкая субстанция, которая сковывала движения. И вдруг случилось ужасное: в момент очередного удара кулак, зависший в темноте, медленно потянулся вниз, свесился с края койки и больше не подавал признаков жизни. Левой рукой Войнов Глеб тоже ничего не мог сделать, потому что сдерживал напор удавки. Отчаяние завладело всем его существом. Глеб что есть силы рванул к краю, надеясь слететь со второго этажа, пусть разобьет голову, но не будет задушенным. Но едва сдвинулся в места.

«Нет! Нет, нет, дерись, не сдавайся, – кричало внутри, – СОБЕРИСЬ!»

Гигантский колокол загремел над головой, оглушительным звоном отразился в ушах. Звон этот отодвинул звуки борьбы на второй план. Больше как будто ничего не слышно. Слабость разлилась по телу, и Глеб, теряя равновесие, начал проваливаться куда-то в темноту. Ему казалось, что под ногами образуются кочки, дыры и ямы. Он бежит по полю, черная трава доходит до груди и мешает ему выбрать путь. Гряда холмов поднимается из земли внезапно. Нога попадает во впадину, он вытаскивает ее и бежит дальше.

Именно с этого момента все переменилось.

Отныне весь белый свет потерял значение, так как первостепенную роль обрел мир внутренний. Ощущение целостности и нерушимости собственного организма стало для Глеба главной жизненной ценностью, и значение этой ценности все более возрастало от борьбы, которая велась за нее. Но кто? Кто был его врагом? Войнов Глеб больше не знал этого. Тот враг, человек из внешнего мира, жаждущий его смерти, как-то растаял перед лицом более грозной, могущественной силы, возникшей из ниоткуда. Если раньше имелось представление о противнике и известно было, куда следует наносить удары, то сейчас же велась борьба вслепую – борьба, которая из физического обретала исключительно нравственный облик. Какая-то неведомая темная сила умоляла Глеба остановиться, перевести дух, прилечь на траву. Но поддаваться слабости нельзя. Глеб знал это. Напрягаясь и сопя от напряжения, он двигал ногами, проваливался, поднимался и продолжал бежать вновь. Он жабрами души чувствовал в траве смертельную опасность, чувствовал, что если расслабится хоть на мгновение, то темнота завладеет им безраздельно. И наступит смерть. Теперь он был уверен, что темнота есть смерть.

Когда находишься на грани между жизнью и смертью, плевать становится на прежние волнения. Плевать на существование близких, на свое прошлое, на будущее, главное – нерушимость собственного организма. Только это имеет значение, и ничего более. Ты не переживаешь жизнь за секунду, как показывают в фильмах, не видишь светлых воспоминаний или кадров счастливых моментов. Никакие философские мысли в критический момент тоже не появляются. Все это для ублюдских фильмов. Здесь же ведется борьба со смертью, и нет времени для инородного чувства. Здесь лишь ужас и паника, а также миг усилий, потому что надеешься, будто что-то еще зависит от тебя. И обступаешь ямы, внезапно вылезающие под ногами, пыхтишь, как бы не упасть, не потерять сознание.

Глеб чуть ли не закричал, когда заметил перед собой белесого человека. Тот сидел в траве и на звук приближающихся шагов поднял голову. Саша Пастухов. Хилое тело его было оголено, черепушка выбрита до белизны, весь в грязи, он казался еще более убогим, чем обычно. Заметив Глеба, он взорвался визгливым смехом. «Это я! Давай ударь меня напоследок! Я знаю, ты любишь драться!»

Войнова Глеба охватил гнев, он еще никогда не испытывал столько ненависти к одному конкретному человеку. С ревом бросился вперед, влетая с ноги в костлявое тело Саши. Все перевернулось, пошло кувырком. Вот и смерть, подумал Глеб. Или уже умер? Вопрос времени.

Темнота крутилась, пока боль не проткнула правую сторону лица. Под рукой твердая поверхность, явно не трава. На том свете тоже бетонные полы? Надо же, какое совпадение, у него в Штрафном Изоляторе были такие же. Сквозь сумрак виднелись стены, освещенные луной. Потолок кружился. Сверху что-то упало, рядом раздался грохот, стон.

Темная фигура шевелилась, но недостаточно быстро, чтобы уползти от Войнова Глеба. Она издавала какие-то завывания, когда Глеб залез сверху и ударил в отверстие, откуда исходило большинство звуков. Раздался треск сломанных зубов, брызнула жидкость. После того как бритая голова несколько раз соприкоснулась с полом, шума больше не происходило. Но это не остановило, а наоборот, придало Глебу энергии. Он с размаху вогнал кулак во что-то мягкое и склизкое, и каждый последующий удар возбуждал все большую и большую злость. Эти смачные шлепки, этот холодный пол, эта темнота бесила! Ведь из-за темноты Глеб не сможет рассмотреть лицо человека, который хотел убить его. Пусть от лица там мало что осталось, кроме крови и месива, он бы все равно нащупал две щелочки и раскрыл их, дабы взглянуть в глаза этой твари.