Алексей Котов - Победители вещей

Утром беглеца будит неумолчный птичий хор. Умытый легким туманом и прохладной росой лес светел и чист. Человек открывает глаза и оглядывается по сторонам. Он старается не думать о том, что с ним случилось вчера. Постыдный позор поражения похож на бездонную пропасть…

Человеку помогают справиться с минутной душевной слабостью голод и утренняя прохлада. Он смотрит на свои босые, разбитые ноги. Беглец ежится и чтобы хоть как-то согреться, встает и принимается колотить себя руками по бокам. Тело болит, но эта боль ничто по сравнению с другой, внутренней, стоящей как тень за его плечами. Человек снова и снова гонит от себя любую мысль. Он старается убедить себя в том, что для него сейчас значительно важнее простые желания: нужно поесть и во что-то одеться…

Беглец идет к людям. Он на ходу подбирает палку и составляет план похищения курицы на ближайшем хуторе. Его взорванный вчерашним поражением мир постепенно сужается до реального: неба над головой, деревьев вокруг и травы под ногами. Беглец уже не боится своих мыслей. Вчерашний день умер, но нужно жить дальше.

Что там за шорох в кустах, слышите?.. Тише! Пожалуйста, тише. Это беглец возвращается к своим собратьям. Ему не рады, его не ждут, но у него нет иного выхода…

В «Сытых боровичках» царила ночь. Витька Кузьмин сидел возле распахнутой двери котельной, установив берданку меж колен. Ночной страж «Боровичков» курил, прислушиваясь к металлическому громыханию в котельной. Иван Ухин менял паровые трубы. Работа не торопила, но вчера Иван, явно перебрал лишнего, экспериментируя с настойкой, и теперь ему не хотелось выслушивать дома нелицеприятную критику жены. Ивану помогал его старший сын Петр. Судя по коротким, незлым замечаниям отца, работа спорилась.

Витька выбросил окурок и плюнул ему вдогонку.

– Вань, у тебя выпить нет? – окликнул он соседа.

– Нет, – Иван крякнул от натуги. – Петька, ровнее держи, черт!

– Сейчас я ее, пап… – сказал Петька. – Руку убери… Ага, пошла!

Последнее замечание наверняка относилось к упрямой гайке, с которой отец и сын возились последние пять минут.

– Вань, тогда, может быть, я домой сбегаю, а ты вместо меня покараулишь?

Настойчивость Витьки объяснялось простой причиной – он не пил уже целую неделю. Перерыв в любимом занятии казался ему огромным и пустым, как железная бочка рядом с красным пожарным щитом.

Из котельной, неторопливо прикуривая на ходу, вышел Иван Ухин.

– Ну, ее к шуту, эту водку, Витька, – рассудительно заметил он. – Я в последнее время только по делу пью. Настойку от лишнего веса изобретаю.

– То-то я гляжу, ты в последнее время с лица осунулся, – усмехнулся Витька. – Изобрел, значит?

– Нет еще. А худоба моя от нервов.

– Жена пилит?.. – легко догадался Витька. – И что бабы к водке пристают? Как будто их пить заставляют.

– Дело не в бабьих инстинктах, – Иван солидно покашлял в кулак. – Я недавно одну книжку читал, так там пишут, что один ученый за свою идею на костер пошел. Джордано Бруно, кажется…

– Попы сожгли? – помрачнел Витька.

Имя Джордано Бруно показалось ему смутно знакомым.

– Не наши попы, – уточнил Иван. – Чужие. Иезуиты то есть.

Витька вспомнил церковь в Меловой. Больше всего его возмущал тот факт, что хозяйка «Сытых боровичков» – самая умная и красивая в мире женщина – имела к стройке самое непосредственное отношение.

– Наши попы – не наши, какая разница? – недовольно буркнул Витька. – Они все иезуиты. Человека сожгли. А за что? За идею! Темнота, одним словом…

Витька силился вспомнить, чем прославился упомянутый Джордано Бруно и не мог.

Свет, падающий из дверного проема котельной, заслонила вторая рослая фигура.

– Слышь, пап, ты вчера такой идейный был, что до полного оппортунизма дошел, – обратился Петр к отцу. – Мать говорит, что до кровати ты уже ползком добирался.

– Цыц у меня! – огрызнулся Иван. – Молод еще отца учить.

– Да я что? – Петр присел рядом с отцом. – Я ничего…

Мужики молча курили и каждый думал о своем. Темно-красные от ржавчины руки отца и сына были похожи на руки индейцев.

Петр осмотрел свои руки и сказал:

– На охоту хочется…

Он стал похож на индейца еще больше, когда повернулся в профиль и Витька увидел его горбоносый, хищный профиль.

– В заповедник охотиться пойдешь? – не без ехидства уточнил Витька.

– Зайцами и тут пахнет. Что мне в заповеднике делать?

Мужики замолчали.

– Да-а-а!.. – через минуту громко и многозначительно протянул Иван.

– Что, да? – не без надежды спросил Витька.

– Ничего. Я так…

Окружающий мир казался Витьке тесным и темным, как чулан. Он с трудом подавлял алкогольную тоску и злился на неизвестных ему попов-иезуитов. Три дня назад Витька столкнулся в Меловой с только что прибывшим в село священником. К удивлению деревенского неудачника, у священнослужителя было юное лицо с реденькой, рыжеватой бородкой и чистый, умный, хотя и немного настороженный, взгляд. Встреча произошла в магазине. Витька покупал пиво. Поп стоял сзади Витьки и как он успел заметить, расплачивался с кассиршей за конфеты и консервы.

Уже на улице Витька немного замешкался возле большой лужи. После недолгого раздумья он перебрался через нее самым простым образом – сняв штиблеты и прошлепав по воде. Следом за ним подошел к луже юный поп. Он нерешительно топтался на месте, рассматривая несколько кирпичей в луже, которые, скорее всего, имитировали дорогу, чем являлись надлежащей опорой для обутых граждан.

Витька протянул руку служителю религиозного культа.

– Давайте, смелее, батюшка, – слово «батюшка» вылетело у Витьки помимо воли.

Юный священник вежливо улыбнулся и принял помощь.

– Спаси Бог…

Обыкновенное «спасибо» прозвучало у него мягче и иначе, чем у других.

Уже перебравшись с подопечным попом через лужу, Витька вдруг выронил бутылку пива. Едва коснувшись кирпича в луже, пластиковая бутылка громко лопнула и окатила брызгами не только босые ноги Витьки, но и рясу священника.

– Вот ведь черт! – выругался Витька.

Он нагнулся и отряхнул ноги. Между делом, не считая это чем-то особенным, Витька попытался отряхнуть и рясу попа. Священник быстро отпрянул в сторону. Витька покраснел и выпрямился.

– Возьмите, пожалуйста, – на открытой ладони священника лежали деньги.

– За что? – удивился Витька.

– За пиво… Моя вина, что вы уронили.

Витьке вдруг захотелось сказать юнцу в одеянии священника что-нибудь ехидное и колкое.

– На пиво даете, да? – спросил он. – А ведь пить нехорошо, батюшка.

Он едва не чертыхнулся снова, потому что слово «батюшка» казалось рождалось у него на языке само собой.

– Конечно, не хорошо, – священник улыбнулся. – А деньги все-таки возьмите.