Алексей Котов - Победители вещей

Жители бревенчатых домиков вздрагивали и приподнимали головы над теплыми подушками. Взорвавшийся прямо под окнами отчаянно громкий вопль быстро удалялся вместе с топотом ног. Сообразив в чем, собственно говоря, дело кое-кто из отдыхающих (из тех, кто уже успел столкнуться с Эразмом) понимающе улыбались. Хитрый кабан никогда никого не преследовал. Если он и бежал куда-то, то в прямо противоположенном от беглеца направлении.

Однажды на Эразма было совершено покушение. Стрелявший, к счастью, промахнулся. На следующую же ночь «Сытые боровички» были оккупированы не менее чем полусотней грозно похрюкивающих лесных собратьев Эразма. Разгневанные свиньи опрокидывали урны, теннисные столы и лавочки. Они терлись о стены домиков и вызывали подлого врага на честный бой.

Утром в «Сытые боровички» прибыла милиция и работники заповедника. Возмущенные отдыхающие едва не устроили самосуд над пойманным браконьером-любителем. Он был препровожден в милицейский «воронок» под презрительное улюлюканье толпы. Предложение работников заповедника – отловить полуодомашненного Эразма и отправить его в цирк или зоопарк – было отвергнуто отдыхающими с еще большим негодованием. Во-первых, лесной зверь не представлял никакой опасности, а, во-вторых, сумевший за себя постоять кабан вдруг вызывал у всех без исключения неодолимое чувство симпатии. Но дело было не только в этом. Например, какой английский лорд согласился бы с тем, чтобы из его древнего замка вдруг выселили привидение?

После всего случившегося обитатели «Сытых боровичков» стали подкармливать не только Эразма, но и его лесных собратьев. По вечерам они раскладывали хлеб и остатки ужина возле забора, выходящего к самой темной, восточной стороне леса, а сами прятались в беседках за забором.

Ближе к часу ночи из густых зарослей, настороженно похрюкивая, выходило кабанье стадо. Впереди всех шел вожак и крупные самцы. Пока свиньи и молодые поросята ели, вожак и его окружение стояли на страже, зорко оглядываясь по сторонам. Альтруистическое поведение руководства кабаньего стада удивляло людей и заставляло их задуматься. Например, кое-кто из рода хомо сапиенс, этой воистину царственной породы, частенько вел себя совершенно не по-свински. Аттракцион ночного кормления кабанов имел большой успех и очень скоро стал местной достопримечательностью.

Особенно сильно полюбили кормить кабанов толстые «боровички». Они умильно вздыхали, рассматривая темные фигуры лесных свиней, и учились на практике подавлять в себе гастрономические инстинкты. А это было не так просто, галлюцинирующее воображение толстяков рисовало им то сочные свиные отбивные, то ветчину с вызывающе прозрачным, тонким слоем нежного сала и даже, уже порядком подустав, элементарный холодец в десятилитровой, сиротской кастрюле. Что касается дам бальзаковского возраста, то по утрам они стали прощаться со своими возлюбленными так же, как это делают гордые испанки, благословляющие на смертельный поединок мужественных тореро. Одинокий, как тень отца Гамлета, Эразм по-прежнему бродил по ночным «Боровичкам».

Речка Синяя, на берегу которой стояли «Сытые боровички» оправдывала свое название – на ее берегах не было выстроено ни одного, даже крохотного химического заводика. Речка была не очень широкой, красиво извилистой, с глубокими омутами и белопесочными, прозрачными мелями.

Обитатели «Боровичков» любили спускаться на лодках вниз по течению. Там, примерно в двух километрах, Синяя впадала в Дон. Место слияния двух рек было похоже на огромное озеро. Его берега украшал смешанный бор. Все вокруг дышало, жило, нарождалось и исчезало без малейшего напряжения и крика. Яркие, солнечные краски незаметно переходили в тень. Тень была прозрачной, она трепетала вместе с листвой, уходила со взглядом в глубину бора и, возвращаясь оттуда, не соперничала со светом, а просто и мягко уступала ему. Тень таяла так, словно была частью света, а не его антиподом. Тишина, точнее, не надрывность окружающего мира в звуках, его не резкость движений учила слушать и созерцать. Треснет ли где сучок, зашумит речная осока, плеснет волна, все это вдруг звучало мудрее и глубже простых человеческих слов. Природа учила человека смотреть и видеть.

Толстяки осматривали свои огромные животы и только сейчас, вдруг придя в искренний ужас, давали себе страшную клятву избавиться от лишнего веса. Неженатые мужчины за тридцать вспоминали свое первое «свидание» с Эразмом и грустно улыбались. Они начинали подумывать о том, что неплохо было бы отдохнуть здесь вместе с красавицей-женой и парочкой очаровательных карапузиков.

Природа делала свое дело. Она успокаивала, но не расслабляла, она звала, но ее зов не был похож на крикливый политический лозунг. Природа заставляла думать, но мысли рожденные ей не были судорожными, пронзительными и злыми. Тихая и светлая мудрость свыше вдруг оказывалась сильнее привычных человеческих желаний и чувств.

Как это не парадоксально звучит, но в новой хозяйке «Сытых боровичков» Василисе Петровне было что-то такое, что заставило многих вспомнить волшебный бор на берегах Синей и Дона.

Впервые взглянув на ее красивое и спокойное лицо, любой мужчина, вне зависимости от возраста, вдруг ловил себя на мысли, что вот именно из таких женщин получаются идеальные жены. Мысль была абстрактной и ни к чему не обязывающей. Ну, красивая женщина… Ну, наверное, умная, ну и что, спрашивается и разве мало таких? Но чисто мужской инстинкт преследования вдруг давал сбой, понимая, что на этот раз он столкнулся с чем-то не вполне обычным. Немного пообщавшись с Василисой Петровной и увидев ее улыбку, мужчины начинали понимать, что молодая женщина удивительно, почти безупречно красива и ее спокойная красота не была похожа на что-то кинематографическое… Она не выпячивалась и не подчеркивалась косметикой, а была естественной и живой как простые линии великих художников.

В отличие от большинства людей, Василиса Петровна никогда не говорила о личных проблемах. Она никогда ни на что не жаловалась и, может быть, именно поэтому любой человек начинал чувствовать себя рядом с ней достаточно уверенно. Деловые качества новой хозяйки «Сытых боровичков» были просто феноменальны. Она не только удержала от бегства немногих оставшихся в санатории врачей-диетологов и клиентов-толстяков, но за короткое время существенно расширила дело. Василиса Петровна куда-то часто, но ненадолго, уезжала и возвращалась с деловыми людьми в строгих костюмах. Она почти каждые десять минут говорила по сотовому телефону, успевала побывать за день в самых отдаленных местах своего обширного хозяйства, но никто и никогда не видел ее озабоченно хмурой или раздражительной. Молодая женщина умела улыбаться. Она делала это просто и мягко, но только психически неуравновешенному человеку вдруг могла прийти в голову мысль начать фамильярничать с ней. Держать дистанцию Василиса Петровна умела как никто другой.