Ольга Финн - Зачем в Питер?

– Померзнут цветы, Кузьминична, – крикнула ей моя собеседница, возвращавшаяся домой из аптеки. – Ты бы редиску посадила, все бы польза была.

– Редиску съешь и забудешь, а цветы все лето радовать будут, – ответила ей пожилая соседка. На том и разошлись.

На следующее утро Кузьминична собралась в магазин за хлебом и увидела разоренную клумбу. Выскочила из дома без пальто, в одном платье, – двор истоптан подошвами мужской обуви, гладиолусы заброшены на крышу дровяного сарая. Пожилая женщина подтянула цветы ближе и снова воткнула безжизненные стебли в землю, яростно орудуя негнущимися пальцами. Потом вынесла грабли, разровняла землю во дворе, тщательно вымыла руки, накинула пальто и пошла в питомник за новой рассадой. Вместо молока и куриной грудки купила анютины глазки, перебилась вчерашней пшенной кашей с постным маслом и чувствовала себя почти счастливой.

После своего скудного обеда Кузьминична заперла дом, обогнула сараи, дошла до трехэтажного, чудом сохранившегося в войну и в перестройку деревянного барака, поднялась на третий этаж и позвонила в квартиру новоселов. Дверь открыла уставшая женщина в коротких шортиках, едва видневшихся из-под просторной футболки.

– Чего вам? – спросила неожиданно мелодичным голосом. – Входите.

В прихожей стены все еще оставались закопченными, на вешалке висели куртки и детский комбинезон. Коляска мешала пройти дальше.

– Я из-за сарая, – почему-то извиняющимся тоном сказала старуха.

Женщина сморщилась недовольно:

– Да, сын говорил. Ключ принесли? – протянула руку.

– Нет, я про ключ не подумала, – спохватилась Кузьминична. – Поговорите с ним. Пусть отец поговорит. Мальчишки мои гладиолусы вырвали и на крышу забросили. А мне тяжело…

– Ах, вот что… Ладно, скажу мужу вечером, чтобы уши ему надрал. У вас все? Мне ребенка скоро кормить. – Хозяйка квартиры шагнула вперед, заставляя пожилую гостью отступить к выходу. – А знаете, что? Может, вы мне с ремонтом поможете? Нет, я понимаю, у вас возраст, я сама могу… А вы бы с коляской гуляли пару часов.

Кузьминична обрадовалась, но в тот же момент засомневалась: справится ли она? Силы уже не те, стала уставать быстро. С другой стороны, сколько новых саженцев можно купить, если заплатят… Стояла и разглядывала носки своих парадных туфель.

Молодая мать не выдержала:

– Не бойтесь, я вам платить буду. Немного, но смогу.

– Хорошо, я помогу, – кивнула в знак согласия Кузьминична и напомнила: – Про сына не забудьте. Гладиолусы жалко…

…Зарядили дожди. Да не просто моросило – с неба лило так, что казалось, вся вода мира проливается на один город.

На третий день небесного потопа прибежал сын новоселов:

– Мать зовет помочь. Когда придете?

Пожилая женщина засобиралась:

– Сейчас и приду. А как помочь-то? Неужели ребенка в такую погоду на улицу…

Парень усмехнулся:

– Да нет, мы с мамкой кладовки разобрать хотим, там еще барахло от старых хозяев осталось, а вы за Ленкой присмотрите, она ползает везде, надо, чтобы в коридор к нам не лезла.

В квартире было три комнаты, узкая кухня и небольшая ванная с уличным окошком, вход в которую вели каменные ступени. Кузьминична оказалась в просторной гостиной в два окна и удивилась тому беспорядку, который здесь царил. Несмотря на наличие огромного шифоньера, новые жильцы до сих пор хранили свои вещи в коробках и баулах, на бортиках детской кроватки сохли мокрые пеленки, пахло сыростью и копотью одновременно. Девочка спала, раскинув руки, тяжело вдыхая прелый воздух, вспотевшая в шерстяном комбинезоне с капюшоном под теплым синтетическим покрывалом.

Посвятившая всю свою жизнь младенцам, женщина ужаснулась, но понимая, что не может посторонним людям указывать, подумала: «Если им так нравится, пусть!» Ребенок спит, а остальное уже не ее дело.

– Может, проветрить? – Спросила в коридор, не ожидая ответа. – А пеленки можно и в ванной повесить, слишком уж сырой воздух возле кроватки.

– Вы что, врач? – крикнула женщина из недр кладовой. – У вас дети-то есть?

– Я всю жизнь в роддоме проработала, – словно извиняясь, ответила Кузьминична. – Разные времена застала: и кутали младенцев и закаливали. Но проветривание – первое дело. У нас же здесь туберкулез не переводится… Вы откуда приехали?

– Пермь. Не знаю, как у нас там с туберкулезом, но работы приличной нет, – хозяйка с сыном, тяжело дыша, тащили к выходу большую коробку со старыми кастрюлями, банками и мешками. – Сейчас порядок наведем, отмоем все и заживем. До сих пор прописаться не можем, пришлось временную регистрацию покупать, чтобы этот оболтус школу не пропускал. Думали, культурная столица, а оказалось, везде Россия.

– А где у вас ведро и тряпки? – Пожилой женщине неловко стало брать деньги за бессмысленное сидение у кроватки спящей девочки. – Я в комнате помою, пока малышка спит.

Кузьминична вымыла оба окна, оставив их слегка приоткрытыми, отнесла мокрые пеленки в ванную и развесила их на старой бельевой веревке. «Постирать бы эту веревку, – подумала. – Но хотя бы так…»

Отмыла люстру, двойные деревянные двери – в районе ручек они были почти черными и протерла дощатый пол. В комнате стало гораздо уютнее. Собралась поменять воду в ведре, оступилась – и черная мыльная вода разлилась по вымытому полу, едва не намочив коробки с пожитками.

Старуха охнула, на шум прибежала хозяйка:

– Чего тут? Смотреть же надо, куда идешь, глаза у тебя на заднице?!!

От резкого крика матери проснулся и заплакал ребенок. Кузьминична выпрямилась и шагнула к детской кроватке, успокоила малышку, потом только смогла ответить. Голос ее от негодования стал по-девичьи звонким:

– Вас благодарности не учили? Уважать старших? Умению прощать? Вы мне во внучки годитесь!

– Да я это… – примирительно забормотала молодая мать. – Думала, Вовка ведро перевернул. Ну вот… Ленка проснулась, а мы только верхние полки успели рассортировать. Покормите ее?

Но Кузьминична была та еще гордячка. Молча подняла ведро, собрала воду тряпкой, вымыла руки и направилась к выходу:

– Денег я с вас не возьму, ребенок спал. Вы бы и без меня справились.

На первом этаже ее догнал Вовка:

– Простите мамку. Она добрая, просто устала. Они с отцом мечтали, что переедут в большой город – новая жизнь начнется, а она не началась. В Перми хоть знакомые у нас были, а здесь никого. Денег не хватает, вот мать и психует.

– Не жалеете ее, поэтому и устает, – Кузьминична толкнула дверь на улицу. – Я помочь пришла, за это люди благодарят, а не кричат, пугая детей.

Этот случай обострил отношения соседей: отец в один из дней попросту сбил навесной замок с сарая, упаковал хлам в огромные черные мешки и оставил их стоять возле смородиновых кустов так, что пройти к ним стало невозможно. Мать с оскорбленным видом стала выкатывать коляску на детскую площадку, проходя мимо домика Кузьминичны. Хотя ей сидение на скамейке с мамами малышей было по душе. Во-первых, муж не упрекал ее в том, что она ничего не делает, во-вторых, она любила поболтать, и у нее теперь была тема для разговоров: хамство старухи. Последняя и не догадывалась, что она старая воровка, угробившая нескольких младенцев в роддоме и пытавшаяся под видом помощницы по дому ограбить наивных пермяков. Вовка с дружками подкидывал дохлых голубей и крыс Кузьминичне на крыльцо, а поздно вечером, возвращаясь с прогулки домой, не упускал возможности постучать прутом арматуры по крыше ее домика.