Юрий Сидоров - Портрет

– А с нами что?

– А ничего, – отмахнулся Палыч, – назад на свою стройку пойдете, только и всего. Короче, заканчивается наша работа: я к себе, вы к себе. И слава богу, а то надоело мне каждый день мотаться. Встаешь ни свет ни заря, домой вертаешься – уже все спят.

– Привыкли мы к вам, Серафим Палыч, – Женя Кудрявцев, как всегда, говорил, активно жестикулируя. – Может, к нам на строительство надумаете? Такое ведь дело важное: шинный завод – флагман пятилетки!

– Молодые вы еще, зеленые, – обвел глазами ребят Палыч. – Завод ваш как-нить без меня. Я не против, конечно. Разве кто против шинного завода? Понимаю, не дурак. Только у меня супружница, дети, хозяйство какое-никакое. И работа имеется, платят, грех жаловаться. Зачем мне шило на мыло менять? А вы пока молодые, пока без семей, стройте свой завод. Я ж не против шин…

Мотька слушал мастера и думал о том, какая странная штука жизнь. Пару месяцев назад не знал он никакого Палыча, а вот сейчас грустно, что расставаться предстоит. Неужели вся жизнь только и состоит из встреч и прощаний? Приходят откуда-то в его, Мотькино, существование новые, незнакомые люди, своими становятся, а потом дорожки расходятся, будто и не было их рядом никогда. Где, например, теперь хромой Прохор? На вокзале его ватагу разогнали, ребят по спецприемникам, потом кого куда определили. А сам Прохор исчез при облаве, сквозь землю провалился. Вроде и никчемный он человек, воровством промышляет, словом, не наш он, не социалистический, а от поди ты, запал в душу, свил в ней собственное гнездышко.

«Неужели я никогда Ревмиру не увижу? – задрожало в душе у Моти. – Должна же она быть где-то? Становой Василий, он что, просто ни с того ни с сего сел и нарисовал непонятно кого? Нет, недаром девушка-экскурсовод говорила, что позируют художнику. Правда, она про другую картину говорила, про дореволюционную. А после революции позировать художникам не надо? Всякое может быть, но чегось не верится. Неужто он, Становой Василий, вот просто так из головы своей выдумал? Не, это байда, точно байда. Есть Ревмира, без всякого трепа есть. Надо экскурсовода и вообще всех в музее расспросить про Станового Василия. И с места не сойду, пока не узнаю про художника».

От принятого решения Зарубину стало легче, и он вновь стал прислушиваться к тому, что говорилось вокруг. Впрочем, вопросы-ответы прекратились. Было понятно, что Палыч ничего особо не знает, а если и знает, то говорить не хочет. Народ потянулся обливаться водой, а потом за стол, возле которого хлопотала Люся, расставляя дымящиеся миски.

Утром никакой новой бригады не было видно, аж до самого горизонта ни малейших признаков. Ребята недоумевали. Может, за ночь поменялось решение? Или Палыч что-то недопонял в плане сроков? Сам мастер поковырял носком сапога землю, снял кепку и махнул рукой в направлении трассы:

– Они, видать, не раньше обеда будут. Пока соль да дело, надо опоры поставить. У нас две ямы в заделе оставались.

– А новые рыть будем? – спросил Кудрявцев.

– Ты не лезь поперед батьки в пекло, – нравоучительно ответил Палыч. – Вот ежели сменщиков к полудню не будет, то тогда и покумекаем.

Добравшись до места, начали поднимать первую опору. Мотька, натягивая вместе с другими трос, с опаской следил за телодвижениями семиметровой махины. Что стоит чурбану этому бездушному из рук вырваться да на башку грохнуться? Деревяшка, она и есть деревяшка. Ладно, если голова целой останется, так руки-ноги поломать может. Тогда в больницу загремишь, а оттуда не увинтишь, ежели в гипсе. И к Ревмире точно не попадешь. Правда, больница-то как раз в Потехино. Музей, считай, под боком, десяток верст пешком нарезать не нужно.

Опора между тем благополучно приняла требуемое вертикальное положение, и сейчас ее основание со всех сторон засыпалось щебенкой и заливалось раствором. Мотька перевел дух. Вторая опора лежала, дожидаясь своей участи. А вдруг она взбрыкнет? То ли дело яму рыть. Орудуешь лопатой себе спокойно, углубляешь, ступеньки выравниваешь, и ничего у тебя над башкой не нависает. Конечно, тяжеловато: земля – не пух. Но поспокойнее зато. Да и привык он, Мотька, к земляным работам. На котловане ведь то же самое, только масштабы побольше, да и тачками грунт отвозить еще нужно.

Палыч решил вторую опору сразу поднимать, без перекура. Мотька оказался в паре с Серегой Столяровым. Тот легко, даже играючи, натягивал канал, загорелые бицепсы ловко перемещали свои бугры под бронзовой кожей. Матвей даже подумал, что тут лишним оказался, и Серега без проблем справится один. Вот бы такие мышцы иметь, как у Столярова! Наверняка и Ревмире они понравятся. Она же наша девушка, революционная, не кисейная барышня. Хотя на картине в платье будто на бал собралась, розы рядом. Но это просто праздник у нее. Днюха, например. А в обычной жизни Ревмира точно своя, не буржуйка, только красивая очень.

– Чего застыл, Матюха? – низкий голос Сереги вытащил Зарубина из теплого мира грез. – Оставь канат, я один подержу. Давай щебень покидай справа от меня, там совсем мало.

Вскоре и вторая опора застыла устремленной в небо на отведенном ей месте. Палыч объявил перекур и, усевшись, начал мастерить самокрутку. Мотьке, освоившему еще в трудколе искусство настрелять папироски у прохожих, было непонятно, почему мастер, мужик степенный и прочно стоящий по жизни, до сих пор махорку в газетные полоски закручивает. Несолидно получается. Но спросить не решался, не очень-то сподручно зеленому юнцу лезть в душу серьезному взрослому человеку.

– Серафим Палыч, что делать будем? Где сменщики наши? – вертя в руках выцветшую от солнца кепку, заговорил докуривший бригадир. – Может, они в лагере сейчас?

– Откуда? – пожал плечами Палыч. – Отсель на несколько верст вокруг как на ладони. Не видно ни подводы, ни машины. Мне говорили, хоть и не точно, что у них грузовик будет. Ладно, пошли в лагерь. А ежели не приедут, то вертайтесь сюда, а я поеду в штаб ваш узнавать. Может, и поменялись планы. Всякое бывает, хотя вчера мне главный ваш, Вигулис, лично говорил.

Ребята не спеша докурили, посидели еще немного и стали подниматься.

– Инструмент весь с собой забираем, – напомнил Палыч, – на подводу его, только аккуратно.

Матвей поднял голову к небу и залюбовался облаками. Тучка, более низкая и темная, устремилась наперегонки со своими белесыми сородичами и легко, непринужденно обогнала их, отправившись дальше, в ту сторону, где находилось Потехино. «Скоро Ревмира ее увидит», – подумал Мотя.

– Чего ты, паря, будто мешком ударенный стоишь? – услышал Зарубин недовольный голос мастера.

– Опять на свою картинку запал? – язвительно, но беззлобно прошептал Матвею на ухо Лешка, освобождая место рядом с собой.