Алексей Покровский - Из Петербурга в Петербург. Неформальные воспоминания

Иногда из-за забора слышались звуки духового оркестра. Это шла похоронная процессия. Гроб везли либо в телеге, запряженной лошадью, либо в грузовике с опущенными бортами. За ним шла похоронная процессия и иногда духовой оркестр. Постепенно такие процессии становились все реже и реже, пока совсем не исчезли.

Время от времени во двор приходил точильщик с точильным станком за плечами. «Точу ножи-ножницы» – раздавалось в округе. Работа для него находилась почти всегда. Потом точильщики перестали ходить по дворам, а занимались своим делом у магазинов. Исчезли они только в 70-е годы.

Не забывали нас нищие и цыгане. Они ходили по квартирам небольшими группами, обязательно с маленькими детьми на руках, выпрашивая хоть что-нибудь и по возможности подворовывая. Помню, кто-то дал им мешочек с сухарями, цыгане очень благодарили, а потом я видел, как этот мешочек они выкинули в помойку…

Еще одна примета времени. К нам во двор приезжала молочница из Ольгино, привозила молоко и другие молочные продукты. Иногда ей помогала ее дочь, которая уже была студенткой ЛЭТИ. Послевоенное время было голодное, у многих детей отцы не вернулись с фронта. В школе наиболее нуждающимся выдавали талоны на обувь, брюки. К одежде относились просто, время стиляг еще не настало.

Но зато были помойки и утильсырье. Один мой одноклассник очень любил книги, читал он все время – дома, на уроках. В утильсырье часто сдавали книги на вес, там он их у знакомого утильщика и брал. У меня тоже было несколько редких книг, найденных на помойке у нас в саду. К сожалению, их у меня брали почитать, да так и не вернули.

Я учился в мужской школе. Большинство учеников жило в коммуналках, несколько переростков пришли из детских колоний. Конечно, в школе хулиганили, но по теперешним понятиям хулиганство было каким-то невинным. Драки случались, но издевательств, дедовщины не было.

Забор вдоль Геслеровского проспекта и деревянный дом были настолько неказисты, что большинству людей даже и в голову не приходило открыть калитку и посмотреть, что там внутри. Но если кто-то из любопытства или по делам попадал внутрь, то удивлению его не было предела. Это был совсем другой мир.

Слева от калитки располагался деревянный дом. Каменный дом не был виден, так как его закрывал флигель деревянного. Прямо и слева – небольшая площадка, где мы, дети, играли в волейбол, штандар, лапту, чижика и другие игры. Немного в глубине, справа, когда-то был погреб-холодильник типа землянки, где во время блокады оборудовали бомбоубежище. В конце войны оно было закопано.

Далее располагался сад – от калитки открывался вид на деревья (сирень, березы, клены), кусты жасмина и клумбы с цветами. Внутри сада живописно располагались скамейки, где взрослые и дети любили проводить время за беседами. И, наконец, в торце участка находился огород и фруктовый сад с вишнями, яблонями, малиной, крыжовником. Огород представлял собой грядки, принадлежавшие жильцам каменного дома. Каждый сеял на них то, что ему нравилось.

Когда расцветала сирень, мы и кто-нибудь из взрослых срезали ветки, составляли букеты и разносили их по квартирам каменного дома.

Надо отметить, что жильцы деревянного и каменного домов практически не общались друг с другом, чувствовалось какое-то отчуждение. Попытаюсь вкратце описать жильцов этих двух домов.

Войдя во двор и пройдя несколько шагов вдоль деревянного дома, вы подходили к крыльцу, через которое можно было попасть на сравнительно широкую лестницу, ведущую в две квартиры – одна на первом, другая на втором этаже. До войны квартира на первом этаже принадлежала семье профессора Е. Е. Святловского. Он умер в 1942 году, поэтому я его совершенно не помню. А вот его жену Ирину Михайловну и сына Глеба помню очень хорошо.

Ирина Михайловна после войны работала, если мне не изменяет память, в библиотеке астрономического факультета Университета. А поскольку у нее была дома большая библиотека, то, бывая (правда, очень редко) у нее дома, я рассматривал книги и даже брал их почитать. Запомнились мне дореволюционные издания Вальтер Скотта «Ламермурская невеста» и «Антикварий». Брал ли я у нее читать что-нибудь еще, я уже не помню.

Ее сын Глеб не жил вместе с ней, а только регулярно приходил. Будучи учителем по профессии и довольно общительным человеком, Глеб разговаривал с нами, детьми, о литературе, водил нас в дом пионеров (в сад имени Дзержинского (Лопухинский), угол Каменноостровского пр. и ул. Академика Павлова) смотреть с узкопленочного аппарата революционные фильмы – «Чапаев», «Оборона Царицына» и т. п.

В середине 70-х годов я встретил его в кинотеатре «Прибой». Там в фойе он представлял выставку картин (может быть, своих). Он взял себе двойную фамилию Святловский-Добролюбов. Я не думаю, что он вспомнил меня, но мы немного с ним поговорили. Он сказал тогда, что является родственником поэта-символиста начала ХХ века Александра Добролюбова, да и сам представился поэтом.

Несколько позже квартира И.М Святловской превратилась в коммунальную, и в ней поселилась женщина с двумя мальчиками, на несколько лет старше меня. Это была полная, очень общительная дама средних лет с больными ногами. Она любила сидеть на крыльце и беседовать «за жизнь».

Один из ее сыновей – родной – учился в 10 классе, был очень серьезным, малообщительным мальчиком. После школы он поступил в Университет на астрономический факультет, я встречал его и его товарищей в Публичной библиотеке, но не общался с ним.

Второй ее мальчик – приемный сын, сирота, у которого погибли родители, – был полной противоположностью первому – типичный уличный мальчишка, общительный, веселый, довольно хулиганистый. С ним мы, естественно, очень быстро сошлись. Он любил петь популярные в то время блатные песни типа «Гоп со смыком», которые привлекали нас гораздо больше, чем натужные ура-патриотические песни, звучащие по радио («Мы за мир и песню эту// Разнесем по белу свету…»)

Через некоторое время эта семья куда-то уехала, и что с ними стало в дальнейшем, мне не известно.

На втором этаже по этой лестнице жила семья шофера, состоящая из главы семьи, его неработающей жены и двух дочерей. Девочки были младше меня года на 3 – 4, поэтому мы с ними практически не общались.

Перейдем к следующей парадной. На первом этаже в кв. 3 жил биолог Шиперович В. Я. с женой (бывшей певицей) и дочерью Наташей, лет на 5—8 старше меня. Во время борьбы с генетикой, вейсманизмом-морганизмом, космополитизмом он исчезал на некоторое время. Кажется, его высылали в Петрозаводск (часть биологов там работала). Его жена была яркой женщиной. Если мне не изменяет память, он привез ее из какой-то южной деревни. С ними я никогда не общался и у них дома не бывал. Наташа, специалист по французскому языку, очень симпатичная девушка, редко здесь появлялась. Помню, что она вышла замуж за курсанта военного училища. Его направили в какую-то воинскую часть не в Ленинграде, она там недолго с ним прожила и вернулась в Ленинград.