Алексей Покровский - Из Петербурга в Петербург. Неформальные воспоминания

Тогда мы пошли в ближайшую школу №55, расположенную на Левашовском проспекте. Но и там директор не захотел брать меня в третий класс. Однако нам повезло: в коридоре нас увидела учительница третьего класса Зоя Михайловна Митрофанова. Поговорив с нами, она предложила взять меня в школу без всяких документов, просто вписать меня в журнал – и всё. Так и сделали. Через некоторое время директор сменился. Я в школе прижился и проучился там до десятого класса. В результате в характеристике, выданной мне при окончании школы, было написано, что в этой школе я проучился все 10 лет.

Вплоть до 10 класса наша школа была мужская. Школьной формы не было – одеты были все кто во что горазд. У большинства детей не было отцов. Нищета была такая, что наиболее нуждающимся выдавали талоны на одежду – брюки, пиджаки, обувь. В классе всегда было несколько переростков-второгодников, а один мальчик был даже из колонии. Время от времени возникали «стычки» – драки с выяснением отношений до первой крови. Но я не помню какого-то садизма, жестокости. Сегодня подрались – завтра помирились.

Как мне сейчас кажется, не было в классе и антисемитизма. Даже во время борьбы с космополитизмом и «дела врачей» я не помню травли на школьном уровне – у нас были свои проблемы, не касающиеся государственной политики. Конечно, многое зависело и от учителей, которые не заостряли наше внимание на политических вопросах. Пионерская и комсомольская работа проводилась на учебном и общеобразовательном уровнях.

Что касается меня, то я никогда не занимался чисто пионерско-комсомольской работой. Много лет я был старостой класса, регулярно помогал в учебе отстающим. Учителей помню хорошо: одни были лучше, другие хуже, но не помню, чтобы мы кого-нибудь ненавидели, чтобы они нас унижали, несмотря на то, что мы были, конечно, не сахар.

В младших классах, как я уже упоминал, у нас преподавала Зоя Михайловна Митрофанова – молодая приятная добрая женщина. Она была не очень грамотна (даже я это замечал), но для младших классов ее знаний вполне хватало. Главное – она была справедлива и любила детей.

В 4 классе нашим классным руководителем стала Елизавета Дмитриевна – полная противоположность Зое Михайловне. Это была очень строгая, суровая дама. Всё в ней было хорошо, но как-то не хватало теплоты.

И вот однажды она предложила нам написать сочинение о современной деревне. А я никогда в деревне не был и сельскую жизнь представлял только по кино («Сельская учительница», «Кубанские казаки» и пр.). Поэтому я взял старый дореволюционный детский журнал и прочитал жалостливый рассказ об одинокой старушке Пелагее, которая жила впроголодь в разваливавшемся домике в такой же умирающей деревне.

Прочитав это, я написал подобное сочинение, не указав, в какое время всё это происходило.

Елизавета Дмитриевна (умная женщина) сказала, что я написал не совсем то, что надо было, исправила грамматические ошибки и вернула мне сочинение, не поставив отметки и не показав никому мою тетрадь. Я совсем не подозревал, что абсолютно правильно отобразил послевоенную советскую деревню.

В младших классах у нас были уроки рисования и пения. Это, конечно, была профанация! Учителей данных предметов мы в грош не ставили, делали на их уроках что хотели, а те на нас не обращали внимания. Уроки рисования я не помню совсем, а вот пения запомнились. В школе был совершенно расстроенный рояль с неработающими клавишами, и старушка учительница, повернувшись к нам спиной, ударяла по клавишам пальцами и что-то во весь голос пела. Я музыку любил, постоянно слушал ее по радио, поэтому такие уроки мне, естественно, не нравились и никакую любовь к классической музыке нашим ученикам не прививали.

С 5 класса появилось много новых учителей. Многие из них были профессионалы – так что на школьную подготовку жаловаться не приходилось

Историк Григорий Моисеевич , по прозвищу Пончик, – невысокий кругленький человечек, прошедший войну. Историю он знал хорошо, преподавал интересно. Если я что-то и помню из Древней истории и истории Средних веков, то только благодаря ему. Он был доброжелательный, хотя мы иной раз и выводили его из себя, и ему приходилось на нас повышать голос, однако он быстро остывал и на нас никогда не отыгрывался.

Часто мы над ним незлобно подшучивали (например, поздравляли с международным женским днем), но он не обижался. Как-то, когда в прессе расползлись слухи о забрасывании американцами в СССР колорадских жуков, чтобы отравить наш советский картофель, мы проделали следующую штуку. Взяли гибкую проволоку, согнули ее в виде буквы П и к концам приделали резинку с расположенной посередине пуговицей. Затем пуговицу закрутили и завернули всю эту конструкцию в бумагу. А на уроке сказали Я.М., что нашли колорадского жука, и спросили, не хочет ли он его посмотреть. Когда он развернул бумагу, пуговица завертелась, и конструкция запрыгала по столу. Я.М. от неожиданности вздрогнул, но рассмеялся вместе с нами.

Учителем биологии была Алла Дмитриевна Квасникова . Она была ничем не примечательна. Запомнился лишь один ответ ученика на заданный ею вопрос:

– Как происходит процесс дыхания у человека?

Ответ:

– Человек вдыхает через нос и рот кислород и выпускает углекислый газ через заднепроходное отверстие.

В средних классах классным руководителем был у нас учитель физики Фёдор Александрович по прозвищу Рубильник (поскольку обладал носом, как у Гоголя). Благодаря ему физику мы знали неплохо. Он весьма оригинально излагал материал. Например, объясняя что-либо из раздела электричества, он говорил:

– Когда обыватель включает свет….

Я всегда интересовался электротехникой и прикладной электроникой, поэтому, когда в школе организовали радиоузел, то во главе его поставили Фёдора Александровича, а меня назначили его заместителем. Я уже не помню, чтó мы передавали по местному радио. Думаю, ничего интересного. В памяти остался лишь один курьезный случай.

Фёдор Александрович говорил, что ему очень нравится гимн Советского Союза. У нас, конечно, была пластинка с записью гимна. И вот как-то с одним из одноклассников и Фёдором Александровичем на большой перемене мы вошли в радиоузел, заперли дверь и предложили Фёдору Александровичу послушать внутри радиостудии гимн. Он согласился, а мы включили трансляцию на всю школу (хорошо, что это было уже после смерти Сталина!). Все подумали, что будут передавать важное правительственное сообщение. Но тут прибежал директор – стучал в дверь, а нам не было слышно. Наконец мы открыли дверь и выключили проигрыватель. Самым удивительным было то, что никто из нас не пострадал.