Елена Соколова - Я твое сердце. Встреча с самим собой

Ефим поставил на место вилы. Анастасия поставила грабли и, подбоченившись, осмотрела огород:

– Ну, наконец-то мы с этими сорняками разделались. Теперь бы клубнику привести в порядок, и будет полный ажур.

Ефим спросил:

– Баньку будем топить сегодня?

– Затопишь, так попаримся. Кто ж откажется?

– Пойду посмотрю сколько воды в баке, а ты отдохни. Вишь, работу какую провернула! Приляг.

Банька была небольшая, а вот предбанник вмещал в себя стиральную машину, стол для глажения белья и большой диван, на котором можно было отдохнуть, выскочив из парилки.

Больше всего из всех забот Ефиму нравилось топить баньку. Он не любил приходить в уже готовое удовольствие. Нужно было пережить весь процесс пошаговой подготовки, начиная с наполнения водой всех имеющихся емкостей.

Дрова для баньки брались только хорошо просушенные. Ефим складывал их аккуратно в топке, поджигал лучиной, отщепленой от одного из полешек, и сидя на полу, наблюдал, как огонь разгорается.

За маленьким окошком стучали о стекло бабочки, рискуя попасть в паучью сеть, растянутую в одной плоскости со стеклом. На ветках акации, растущей возле бани, трещали лопающиеся созревшие стручки, выкидывая семена. Кудахтала курица, зазывая шумных цыплят поактивнее склевывать жуков и червяков, которые оказались на поверхности земли после нескольких уверенных движений цепких куриных лап.

Все то, что казалось мелочью в этой жизни, по сравнению с тем, что планировал человек, создавало атмосферу, вдохновляющую человека что-то планировать и создавать.

Ефим ловил каждое движение жизни, каждое ее дыхание в том, что было незаметным, но от этого не было незначительным. Многие, считая важные мелочи не серьезными, проходили мимо, теряя нить, связующую все аспекты бытия в одно полотно, от этого теряя ощущение счастья в ими же созданных прорехах своего равнодушия, невнимания, торопливости, желания взять то, что можно потрогать, не отвлекаясь на невидимое.

Становилось все более редким и изысканным искусство удерживать эту нить счастья.

Что же для Ефима Лукьяновича было внутренней гармонией? Почтение и осторожное отношение к живому и скромная оценка самого себя, через понимание абсолютной неспособности вдохнуть жизнь в творение своих рук.

Дрова потрескивали, Ефим убедился в том, что печка в бане растопилась и вышел на улицу, плотно закрыв за собой дверь. Запах дымка разнесся над домом и огородом, даря труженикам села сладкое напоминание о том, что рано ли, поздно ли, но день закончится вечером с его отдыхом и досугом.

Ерофей вернулся с купания только к уже наступившему вечеру. Отец с матерью сидели в главной комнате дома за большим круглым столом и сортировали семена по пакетикам. Весь стол был заставлен коробками с наклеенными на них листочками, на которых аккуратным почерком были написаны названия семян и время их упаковки.

Фаина лежала на диване с наушниками. Возле окна на письменном столе стоял компьютер. На нем прокручивался старый черно-белый фильм.

Ерофей заварил себе чай и развалился с кружкой в одной руке и с куском пирога в другой в кресле возле старого бабушкиного комода:

– Банька славно стоплена, пап. Спасибо. После купания то, что надо!

Анастасия, не поднимая взгляда, предложила сыну:

– В морозильной камере пельмени. Я накрутила сегодня. Сварить?

– Нет, мама, мне чая хватит. Что за фильм?

– Тебе не понравится. Это нашей молодости, – ответила мама.

– В клуб фильм хороший привезли, – сказал Ефим Лукьянович сыну, – не хочешь сходить?

Ерофей спросил:

– А что за фильм?

Отец растерялся:

– Не знаю…

– Называется как?

– Да, не знаю, сказали только, что хороший.

Сын не отставал:

– А кто сказал?

Отец растерялся:

– Да кто б ни сказал… сходил бы… Как искупался-то?

– Отлично. Вода теплая. Жара в это лето такая, что из воды вообще вылезать не хочется. Народу на карьере!.. На машинах понаехали. С шашлыками, с собаками. Эти городские жители – бледные, как ростки картофельные. Воды боятся, визжат. Пока в воду зайдут, мы уже до острова и обратно проплыть успеваем.

Анастасия развеселилась:

– Соревнуетесь с горожанами? Слышь, отец.

Отец рассмеялся:

– Я в твоем возрасте таким же был. Доказывал, что городские парни – заносчивые хлюпики.

– А сейчас? – спросила жена.

– Повзрослел, – пожал плечами Ефим Лукьянович, – быть горожанином тоже не простое дело. Везде свои сложности.

Ерофей отпил из чашки горячий чай и спросил, выдохнув пар:

– А как понять, взрослеешь ли?

Мама вскрикнула даже:

– Ты, сынок, еще в пеленках уже взрослым себя считал.

– Считать-то считал, а как оно на самом деле? – не отстал Ерофей.

Ефим тряхнул головой и, словно самому себе, а не сыну ответил:

– В детском возрасте многие элементарные вещи, жизненно необходимые для тебя, тебя же и уговаривают сделать. Ну там, шапку надеть, поесть вовремя и не что попало, слабых не обижать, стариков уважать… В юношеском возрасте ты уже сам делаешь это для самого себя. А в возрасте отцовства уже и другим можешь подсказать и напомнить. Заботиться начинаешь.

Мама слушала и тихо добавила:

– Но самый важный показатель взрослости, Ефимушка, это когда ты себя перестаешь видеть точкой, вокруг которой весь мир вращается. Тогда и уважение к людям приходит и эгоизм уходит. Полезным становишься.

Ерофей молчал. Анастасия шуршала пакетиками. Ефим подписывал на пакетиках названия семян. Фаина, не снимая наушники, крикнула:

– Ерофей, как там на карьере народу много?

Ерофей кивнул головой, понимая, что слов сестра все равно не услышит, а Фаина прокричала:

– Подожду, когда жара спадет, тогда народу станет поменьше. На карьер схожу.

Ефим мельком взглянул на дочь, чтобы убедиться, что она в наушниках, сказал мечтательно:

– В такую жару больно сладкой коринка зреет. Ох, как давно я не ел эту ягоду! Слишком далеко идти за ней.

– Очень далеко она, – сказал Ерофей с набитым пирогом ртом.

Фаина как раз выключила музыку, услышала последнюю фразу и поинтересовалась:

– Про кого вы? Кто далеко?

– Коринка.

– Ааа….

Ефим продолжил:

– Я, бывало, в четыре утра поднимался и шел за коринкой. Только в жаркое лето ягоды эти сладкими бывают. А ароматные какие! Истосковался я по вкусу их.

2

Рано утром, в четыре часа поднялся Ерофей с постели, оделся, взял корзинку и тихо выскользнул из дома. Из будки лениво вылезла собака Дина и сонно вильнула хвостом в знак приветствия.

Ерофей помахал собаке рукой и шагнул со двора в густой утренний туман.

Шел молодой человек не спеша, чтобы сберечь силы на сбор ягод и на обратный путь. В кармане куртки лежал кусок хлеба и несколько огурцов с грядки.