Саша Павлова - Прекрасная планета

– Миша, я никогда не найду работу. что же я буду делать?

– а что ты на земле делал?

– ничего

– ну вот

– но мне не нравилось

– мне тоже не нравилось работать.

– но?

– ну жизнь такая Ло, серая. и если не хуже, то значит я в раю. слава богу что серая, а не плетьми бьют. значит все хорошо. спокойно

Ло снял носки, сел на кровати и погладил ковер. он был на ощупь как ковер из рая или ковер из ада? было не очень понятно. у Ло внутри все горело, но он постарался немного подремать.

Мне все время кажется что что-то будет глупым

Миша показался Ло ослепительным, с его умением работать. Ло хотелось так же, а он не мог. У Ло даже слова заканчивались от Миши, или может быть это было оттуда где они даже не начинались, это был просто – свет.

Рядом с Мишей мир был таким освещенным.

от того как Миша складывает рубашки, как проверяет все ли на своих местах в портфеле. он делал это так умело что у Ло замирало дыхание.

Ло считал Мишины шаги. Сейчас Миша уйдет на работу, и Ло останется один. бессмысленный и переполненный невыплеснутой энергией, которой не суждено разлиться в вечности потому что здесь нет возможности получать новые навыки.

сейчас, еще минутку Ло посидит в Мишином свете, в его умении. как красиво Миша протирает ботинки.

– удачи на работе.

– спасибо, да пока.

Мишины шаги стихают на лестнице, и Ло остается один наедине со своей вечностью не потраченности.

внутри таится серая глыба, но не высказать, не вынести наружу, не раскрошить по кусочку, надежды нет. сколько так Ло еще протянет. глыба к которой не привыкнет, которая всегда напоминает внутренностям кто тут главный. с которой невозможно смириться потому что я все-таки человек, мне нужно место.

это было легкое отчаяние смешанное с силой это выносить, и глыба перекатывалась туда сюда как на волнах. если были силы – то Ло держался тем что есть, если нет – наступало отчаяние.

отчаяние было похоже на длинный длинный список покупок, который клишированная домохозяйка будничным тоном перечисляла своему мужу. большой список того что Ло не может. и куда бы Ло ни пошел – этот список был с ним.

трубку могли взять в любой момент.

отчаяние.

Ло просто надеялся что сегодня отчаяние хотя бы ненадолго отступит, пусть по ошибке, пусть отвлекшись, слишком долго распивая чай вместо службы, но он пойдет постоит у моря.

их улица заканчивалась набережной с белыми массивными точеными перилами, как будто чей – то очень длинный балкон. в худшие дни Ло стоял здесь, и отчаяние топило его, он чувствовал себя таким неуместным, вот все люди нормальные, работают, им спокойно, а он стоит здесь на набережной вздыбленный и никому не нужный.

но сегодня кажется был хороший день, хороший день это когда Ло расправлял глыбу так что ему было просто больно, но отчаяние не наступало когда казалось что ничего не поможет, ни море, ни пойти на улицу.

как-то Ло попытался убраться в квартире, но никак не мог сосредоточиться и в итоге просидел весь день потрясенный что он правда не может. даже отвлечься приборкой или что-то приготовить Мише он не мог. просто сидел сбившись в жесткий ком напряжения. сидел и гудел. и был в ужасе от этой правды и перспектив на всю оставшуюся бесконечность.

когда это было абстракцией – была хоть какая-то ложная надежда. но после этой попытки Ло и правда увидел что это так

чувства переживать Ло тоже не умел. ему казалось что чувства позволены только тем кто работает. поработал – можно чувствовать.

а ему – нельзя. какой прок от его чувств если он не работает? какая в них ценность? почему кто-то должен их терпеть или ими интересоваться если он не соединен с обществом, если у него нет пути с ним соединиться? почему людям должны быть интересны его чувства?

Ло хотелось хоть как-то служить людям чтобы они не отвлекались на такие пустяки как его чувства поэтому он запихивал их в себя подальше, для всеобщего благополучия.

и видел в этом хоть какую-то красоту и пользу от себя, он хотя бы никому не мешал своими чувствами и знал свое место.

это было пожалуй единственное место где Ло испытывал к себе хотя бы какое-то подобие уважения.

он заботился о людях. он не сорил своими безработными чувствами и был рад что может себя сдерживать

Ло понимал что ему хана. что он взрывается. что он будет целыми днями?

состояние еще было таким паскудным, идеально отвратительным, не невыносимым – когда невыносимо все-таки есть вдохновление сопротивления, а Ло именно чувствовал себя слабым.

и все это подтверждали, он же не мог работать. а Миша мог. Миша был сильным, а Ло слабым.

Миша приходил домой, ужинал, включал телик, или сидел в телефоне. с Ло они не особо разговаривали, но Ло был рад что у Миши все хорошо и что Мише так повезло – он может размеренно проводить дни.

Сам Ло просто в ужасе часами стоял на набережной. ничего не мочь делать целую бесконечность. быть слабым целую бесконечность, он даже посочувствовать себе не мог потому что чувствовал себя таким никчемным и не заслуживающим сочувствия.

Миша ходил на работу, Ло на набережную. иногда появлялся Вах проверить все ли нормально. с Мишей Вах долго разговаривал, как ему на работе, не беспокоит ли чего, Миша был всем доволен.

– ну а у тебя как дела, Ло? – спрашивал Вах тоном господи только бы он не начал рассказывать этот ужас.

– да все нормально, спасибо, – натянуто улыбался Ло, а у самого просто голова взрывалась.

– понятно, – говорил Вах и посматривал на него с легким отвращением.

ничто не грело и не радовало потому что Ло не мог работать и чувствовал себя никчемным.

зачем ему облака, сосны, песочный бережок, архитектура, если он бесполезен?

Ло даже не пытался радоваться, это было бесполезно, он же ни с кем этой радостью не мог поделиться, кто он такой.

Ло был благодарен Мише за то что он есть, за то как завтракает, сидит в телефоне, снова работает, за этот образец благодати и умиротворения. Ло восхищался – вот Миша может жить, а я – нет.

было очень стыдно за самого себя. и ничего его не оправдывало.

хотелось себя наказать. никогда не смотреть на облака, никогда не радоваться, чтобы хоть как-то искупить этот косяк. какой? Ло толком не знал, но чувствовал витиеватую тучу вины, и некогда было тут рассусоливать, еще глубже быть виноватым, нужно было исправлять то что есть, а как? ему же ничего нельзя? хотя бы не мешать. а то что на душе ад, так это ничего, рай – то что он не гадит другим людям, что он всю эту грязь держит в себе и так сохраняет свою честь.

ну какой человек рядом

– Ло ну какие глупости, – говорил он себе, – ну какой человек рядом, ни один умный человек так не говорит, значит это какая-то несусветная глупость, тьфу, поскорее забыть! стесняться нужно такого, а из него лезет, ну вот опять, вот позорище.