Алив Чепанов - За 1001-й километр. Серия рассказов: «Что видел – о том и пою»

Главной же закуской был домашний провиант, он был весьма разнообразен: от скромных стандартных бутербродов с Российским сыром и Докторской колбасой, до запечённой в духовке птицы или копчёной рыбы. На отряд приходилось несколько простеньких походных шестиструнных гитар. Почти в каждом купе обязательно находился кто-то, кто умел выбивать хотя бы три гитарных аккорда. Так что ехали довольно весело с самого начала, с лёгким, постоянно поддерживаемом кайфом и с, как положено, походным настроением, предполагающем впереди много нового, весёлого и интересного. По мере удаления поезда от столицы, народ знакомился, кто ещё не был знаком, менялись местами, переезжали из купе в купе и скрытно помаленьку поддерживали настроение горячительными напитками. Песни московских дворов всё громче и громче пробивались через открытые окна вагона и разносились по, пролетающим мимо, необъятным просторам средней полосы России. Поезд шёл на юг и от этого становилось всё теплее и веселее…

«…Вот, новый поворот и мотор ревёт, что он нам несёт? Пропасть или взлёт? Омут или брод? Ты не разберешь, пока не повернешь…» – подхватывало купе радиомонтажников, затем соседние, а вскоре и весь вагон. Пацаны «рубили» в две, а то и в три гитары. Выкладывался весь коллектив, пели с душой и это был настоящий концерт московской дворовой самодеятельности. Алекс вместе с товарищами: Рыжим, Антоном, Дилоном, Кряней и Седым заняли всё шестиместное открытое плацкарт-купе. В плацкартном вагоне деление на купе были довольно условные и никаких дверей, отделяющих купе, нигде, естественно, не было. Помаленьку, тайно разливаемое спиртное, стало ударять в голову шестнадцатилетним пацанам и концерт дворовой столичной песни продолжился с новой силой, но уже с лирическим уклоном:

«…Ушёл от нас последний день, как исчезает в полдень тень. Любовь уходит с пожелтевшею листвой и расстаёмся мы с тобой… – тянул Седой, обладающий сильным голосом, играя в две гитары с Рыжим. – Пройдут года и грусть-печаль в твоих глазах, а я не знаю что тебе сказать… Найти слова или без слов ответить на твою любовь, чтоб стала ты моей судьбой!» – подхватывал припев уже достаточно разогретый хор. Его поддерживали соседние купе. а там следующие и так далее… Получалось удивительно слаженно и как-то даже возвышено. Душа сразу как-то удивительным образом успокаивалась, умиротворялась и на какое-то время забывались все насущные житейские проблемы. Ведь у каждого из так называемых «трудных подростков», непременно, были свои житейские и семейные трудности. Может быть поэтому эти подростки и назывались «трудными». Сознание уносило Алексея-Алекса куда-то высоко-высоко и далеко-далеко, туда, где всегда весело, все поют, постоянно играет музыка и всего, всего в достатке. «Так бы ехал и ехал, всё равно куда, лишь бы с друзьями, с песнями, с музыкой, хоть на край света!» – размышлял, покачиваясь на верхней полке, Алекс.

По мере удаления от столицы и с увеличением дозы принимаемого на грудь «согревающего», репертуар хора московской дворовой самодеятельности начал склоняться в сторону русского шансона:

«…Ах, Одесса, жемчужина у моря. Ах, Одесса, ты знала много горя. Ах, Одесса, ты мой родимый край. Живи, моя Одесса, живи и процветай!»

За окном постепенно темнело, с одной стороны уже появился месяц, в окна застучал дождь, но концерт продолжался, несмотря ни на время дня, ни на погоду:

«…А на дворе – хорошая погода, в окошко глянешь – светит месяц молодой, а мне сидеть ещё четыре года – душа болит и просится домой…»

…Запасы спиртного постепенно подходили к концу и вход пошли одеколоны, в основном это был «Тройной», «Сирень» или «Красный Октябрь». Подобное всегда присутствовало в рюкзаках опытных подмосковных туристов и рыболовов, как дезинфицирующее средство после укусов различных насекомых, а также для протирания головок кассетных магнитофонов, ну и так на всякий случай. К середине ночи закончились и одеколоны и сигареты. Как расцвело и пошёл второй день пути, ребята, которые пошустрей, стали выбегать во время пятиминутных остановок на крупных станциях, где был хоть какой-то буфет. На юге креплёное вино продавалось в каждом обычном кафетерии или привокзальном буфете. Кроме того, в отличии от столицы, у рослых шестнадцатилетних пацанов здесь никто не спрашивал сколько им лет, им спокойно продавали и вино и сигареты. Когда администрация отряда наткнулась на двоих, качающихся из стороны в сторону, парней и наконец смекнула куда бегают пацаны и за чем, то быстро был перекрыт путь за спиртным, который проходил через дальний тамбур вагона, в котором ехал отряд. Всё, незаконно пронесённое в вагон вино было сразу конфисковано, конечно же, снова в пользу администрации отряда. То, что ребята уже успели пронести и спрятать было ими выпито мгновенно, почти открыто, прямо из горла ещё до обыска и конфискации. Дальше ехали молча, уже без музыки, песен и всякого аппетита, протестуя против крайней жесткости руководства лагеря. Пацанский коллектив в основной своей массе «болел» после «вчерашнего», не желал и не мог уже ни петь, ни играть. Всех жутко «сушило» и тянуло только к одному – как-бы похмелиться. Так в непохмелённом, удручённом и совершенно потерянном состоянии, уже начиная изнывать от наступающей ростовской жары, москвичи, наконец, въехали в Ростов-папу.

После высадки из поезда и весьма нудной поездки по тридцатиградусной жаре, на присланном из совхоза автобусе, отряд наконец прибыл в пункт постоянной дислокации. Москвичи высадились с вещами на площади недалеко от административного здания совхозного городка. Первое, необычное и удивительное, что почувствовали столичные пацаны, это был своеобразный вкус простой местной воды из ближайшей колонки. Вкус этот напоминал какую-то минеральную воду, только без газа. Ребята страдали «сушняком» и просто не могли оторваться от колонки. Второе – это дерево на месте высадки отряда с чудными, темно-красными и почти чёрными ягодами. Неизвестное до этого никому из столичных парней, дерево, было моментально атаковано москвичами и больше чем наполовину оборвано ими за какие-то пятнадцать – двадцать минут, пока отряд ждал старших. Вскоре выяснилось, что дерево называется тутовник, а руки и губы после него становятся темно-красными и даже синими и впоследствии трудно отмываются. Наконец прибыли старшие отряда из администрации совхоза. Воспитатель Борис Александрович и командир отряда Вадим, поснимали всех с тутового дерева и построили отряд. Тут же старшие провели срочный инструктаж по правилам поведения в данной незнакомой местности. Помимо указания ничего не рвать, даже если это растёт прямо над головой на улице и само лезет тебе в рот, было доведено главное правило поведения – строго запрещалось идти на конфликт с местными пацанами и поддаваться на провокации с их стороны. Старшими отряда было объявлено, что местные только и ждут, чтобы под любым малейшем предлогом затеять с приезжими москвичами ссору, затем ссору превратить в драку, подтянуть побольше местной шпаны и хорошенько «отрихтовать» наглых приезжих москвичей, поживившись в финале их столичным имуществом.

Читать дальше