Ирина Судакова - Уютные истории

«Это даже внимания твоего не стоит», – пронеслось в голове. А вдруг и она потом не будет стоить внимания? Но это же будет потом. Так хочется чуть-чуть счастья!

Мотнув головой, девушка обратила внимание, что на ней огромная футболка до колен с воротом, выглядевшим как нескромное декольте. Все тело окатило румянцем: представила как эта одежда обнимает мужской торс. – «Я не буду об этом думать». – Она огляделась: уютная деревенская комната с белыми занавесками, стенами, отделанными деревом, и невероятно широкой кроватью. Интересно, а где он спал? – «Я не буду об этом думать!».

В красном углу висела икона Господа Вседержителя. Как искусствовед она изучала иконопись и параллельно в годы учебы интересовалась реставрацией. Поэтому с первого взгляда поняла, что она старинная, не так давно отреставрированная. Вообще все в комнате говорило не столько о богатстве, сколько о вкусе, надежности хозяина.

Нина соскользнула с высокой кровати на пол, видимо, с подогревом, покрытый ковром, в ворсе которого стопы практически утопали, тихонечко пошла обследовать территорию. Из спальни вел коридор. Мимо поворота на кухню гостья пошла к выходу и открыла тяжелую деревянную дверь. Лаки зашелся в приветственном лае. Она вышла на крыльцо и оцепенела. Прямо перед ней, через заборчик стоял заколоченный бабушкин дом. В совпадение девушка не верила. Она верила в Бога. Поэтому решила, что это знак свыше. Но как было не узнать родную деревню, непонятно! Да, было темно, когда они приехали. Но здесь даже пахнет домом. Не иначе помутнение из-за красивого мужика.

В это время к воротам подошла женщина, и Нина признала в ней соседку бабушки – тетю Таисию. Та постучалась и вошла в ворота, не дожидаясь разрешения. Лаки молчал, значит, знакомая.

В одной руке женщина несла трехлитровую банку с молоком. Она подняла взгляд на крыльцо, посмотрела сначала удивленно, потом недоверчиво, потом признала и улыбнулась:

– Нинка, ты что ли? Сколько лет в родной деревне не показывалась. А нынче никак домами ошиблась? – соседка рассмеялась. Потом посерьезнела. – Моя Анька вчера злющая прибежала. Говорит, сосед-то наш кралю чужую привел в дом. А тут ты! – Потом глаза ее загорелись любопытством. – А ты хозяину-то как, постоянная или разовая? Да, впрочем, не мое дело. Ты на дочу мою не серчай. Глупая она еще. Да и упустили мы что-то в ее воспитании. В кого такая простипопа выросла? Я с одним мужиком всю жизнь прожила, он, вроде, не гулял. А дочь… Эх! – Вываливая на девушку кучу информации, она подошла к крыльцу, поставила на верхнюю ступеньку банку и махнула рукой. – Один на шикарной машине третий день приезжает, ночует; второй – в городе ждет. Третьего тут решила завести, под богатое тельце подлечь. Говорит, а вдруг не подойдет, попробовать нужно. Что, мужик сметана, что ли? Что его пробовать? – Таисия будто опомнилась от грустных мыслей, улыбнулась, – ты заходи, не чужая, чай. Я Оленькину могилку каждый год проведываю на Троицу. На хорошем месте лежит. Оттуда вид красивый. Довольна, наверное. Ты бы от ее яблоньки побеги подкопала, да у могилки посадила. Ей было бы в радость. Ну, пойду я.

Тетя Таисия повернулась и пошла к воротам.

Хозяина не было, как и машины возле дома, и гостья, отогнав грустные воспоминания, вернулась назад в поисках своей одежды.

На кухонном столе стоял завтрак: яичница с оранжевыми желтками, хлеб, печенье, какие-то конфетки. Это было невероятно приятно и непривычно. Леша никогда, даже в первое время их совместной жизни, не готовил еду. Он не считал это мужским делом. Девушка вспомнила, что не ела со вчерашнего обеда. Налила кружку парного молока. Оно было обалденным, густым, настоящим. Вспомнилась анекдотичная ситуация, когда питерский внук соседки выговаривал своей бабушке, покупавшей молоко в частном секторе: «У нас, в Питере, молоко лучше. После него стакан холодной водой сполоснешь и больше мыть не надо».

Нина выпила кружку, не отрываясь. Желудок был полным, как будто съела тарелку супа.

Из кухни дверь вела в ванную. Кто бы мог подумать, что в деревенском доме такая ванна? Там могло бы поместиться четыре Нины. Ну, или два хозяина дома, что тоже немало. Здесь же, на полотенцесушителе висела ее одежда, видимо, выстиранная хозяином. Было стыдно. А еще непривычно. Она оделась. В зеркале отразилось безобразие на голове, испуганные серые глаза на бледном лице. Кое-как расчесав волосы и убрав их в привычную гульку, Нина покинула ванную и вышла из дома.

Улица была длинной, проходила параллельно берегу озера. Все дома с правой стороны улицы, имели свой пляж, зачастую баньку, а кое-кто и лодку. Дом Андрея был крайним. Сразу за ним начинался лес. По соседству располагался родовой дом Оленевых, дальше жила тетя Таисия с дочкой.

А вот через дорогу стоял дом на месте которого совсем недавно стояла развалюха с проломленной крышей. Теперь на этом месте кто-то отстроил шикарные хоромы. Но, кажется, хозяев не было. Хотя следы от машины у ворот свежие.

Деревня была большая, в полторы сотни домов, однако на зиму оставались от силы десяток семей. И часть деревни от центра до дома Андрея издревле называлась Оленинским углом.

Бабушкина изба уже не так пугала. Нина подошла к покосившейся калитке, с трудом отворила ее и шагнула на заросший дикой травой двор. Дверь была заколочена, как и окна, досками крест на крест. Но было видно, что кто-то здесь уже побывал. Доски на двери висели на честном слове, как будто их уже вытаскивали вместе с гвоздями, а потом слегка пристукнули обратно. К тому же и крыльцо было подгнившим и норовило провалиться в самый неудобный момент.

Нина аккуратно поднялась по ступенькам, дернула доску, одну, другую, откинула их подальше и взялась за ручку. Удивительно, но дверь открылась мягко.

Дальше была еще одна лестница. Вдруг на секунду показалось, что там, как и в детстве, на ступеньках сидит бабушка, чистит яблоки или перебирает ягоды. Даже голос ее послышался:

– Ну, помогай, Нинель.

Ниночка без сил опустилась на те самые ступени. Вокруг плыла тишина. Только где-то вдалеке чуть тлела жизнь: мычала корова, орал петух, переругивались соседки. Немного посидев и набравшись сил, Девушка отворила следующую дверь: в горницу. Здесь было сумрачно. Как-то сразу наложились детские воспоминания и удивительные сны: печка, потрескавшаяся, без занавесок на полатях, древний почерневший стол, старый шкаф с зеркалом, покрытым черными пятнами, лавка у стены, старая пружинная кровать, с которой кто-то стащил не только белье, но и тюфяк, и теперь она ощетинилась металлической сеткой, порванной в нескольких местах. На полу валялись полусгнившие половички. Занавески на пыльных, кое-где треснутых окнах напоминали оборванную паутину. В красном углу пусто. Нет той иконы, которая помнилась из детства. Складывалось впечатление, что в доме что-то искали.