Олег Белоусов - Первая повесть и первый роман. Том 1

Сейчас, придирчиво осматривая себя в зеркало над столом и поправляя волосы на голове, Домников неожиданно почувствовал схожесть своих движений с движениями рук своего отца в их старом финском доме с приусадебным участком. Отец часто подолгу стоял в просторном зале у величественного старинного трюмо выше его роста и, едва прикасаясь ладонями, поправлял свои чёрные с блеском от влажности волосы ровно уложенные назад. В эти минуты отец Филиппа казался чрезвычайно сосредоточенным, и никто не мог его отвлечь от зеркала до тех пор, пока он, наконец-то, не убеждался, что причёска делает его особенно интересным. Воскресным днём при каждом проходе мимо трюмо Александр Васильевич Домников непременно на мгновение останавливался и оглядывался на своё отражение в зеркале, опять поправляя волосы. Это очень раздражало Серафиму Прокопьевну – тёщу старшего Домникова и бабушку Филиппа. Пожилая женщина, подходя к тому же трюмо, приняв перед этим в компании часто гостивших родственников бокал десертного вина, старательно передразнивала зятя в моменты его отсутствия. Артистичная тёща с напускной серьёзностью осторожно поправляла свои седые волосы перед зеркалом, поворачивая голову то налево, то направо, и все смеялись безудержно, понимая, кого именно она так искусно изображает. Потом Серафима Прокопьевна смачно мнимо сплёвывала в сторону и говорила: «Тьфу!.. Ни Богу свечка, ни черту кочерга! Господи, прости мою душу грешную! Пусть живут, как хотят…» Опытная Серафима Прокопьевна, провёдшая детство до Октябрьской революции в большой семье всегда много работавших крестьян, видела признак неминуемой опасности в долгих разглядываниях собственного отражения мужем старшей дочери. Тем не менее, бабушка Филиппа при встрече с зятем утром непроизвольно и незаметно для себя переставала сутулиться, машинально сдвигала платок со лба на затылок и лихорадочно начинала искать широкий изогнутый гребень в волосах, чтобы быстрее причесаться.

Необычайно доброе утро дало Филиппу Домникову хороший настрой, и он не торопясь, основательнее обычного, собрался на деловое свидание. Домников запер номер и пошёл по коридору заученной походкой, слегка заводя локти за спину, чуть выпячивая грудь, и поднимая выше подбородок. По правилам гостиницы жильцам необходимо было передавать дежурной по этажу ключи с крупными брелоками, которые не умещались в руке. Филипп предположил, что такие большие грушевидные деревянные набалдашники с цифрами номеров администрация отеля придумала, видимо, для того, чтобы постояльцы не забывали ключи в кармане при выходе из гостиницы. Ключ с таким габаритным грузом действительно представлялось невозможным оставить при себе: куда бы вы его ни положили, он торчал из любого места, и создавалось впечатление, что все встречные прохожие смотрят именно на ваш карман и пытаются отгадать, что же именно у вас там.

У стола консьержки Домников поздоровался и передал ключ. Полноватая женщина лет пятидесяти с чрезвычайно крупным задом, который не умещался на стуле, одновременно жевала всухомятку, не размыкая губ, засахаренную булочку, удерживая её щепотью с оттопыренными мизинцем и безымянным пальцем, и читала толстый литературный журнал. Филипп заметил, что у женщины открыта страница со стихами. Подобные журналы издавали огромными тиражами в недавние советские времена. Дефицит интересной книжной продукции принуждал людей после прочтения не выбрасывать журналы, получаемые по подписке, а сшивать их по романам или повестям и хранить на антресолях в квартирах, на чердаках загородных дач. Из-за саркастического отношения к поэзии и с целью полезного времяпровождения в туалете, Филипп укладывал эти книжки в мягкой обложке маленькими стопками на полу. При случае Домников громко и пафосно, сидя на унитазе, читал стихи, подобно поэтам шестидесятникам с завываниями, и это веселило его и членов семьи, тем более, что большое количество бесталанных советских поэтов печаталось в этих журналах. Многим подписчикам хотелось сохранить любопытную, на их взгляд, литературу для детей и внуков, наивно полагая, что дефицит в стране незыблем, как железобетонная власть коммунистов. На самом деле любой дефицит во все века, будь то дефицит хлеба, денег или свободы у большинства населения, всегда являлся предвестником неминуемых перемен для любой власти.

Консьержка не услышала как Домников бесшумно подошёл к её столу сбоку по протёртой от времени тёмно-красной ковровой дорожке. Вздрогнув от неожиданно близко прозвучавшего спокойного и низкого голоса Филиппа, дежурная по этажу, как и все женщины при виде крупного и видного парня, начала непроизвольно заправлять волосы за ухо, которые вовсе не нуждались в этом. Наблюдательные мужчины безошибочно воспринимают поправку волос дамой первым бессознательным признаком симпатии к себе. Дежурная суетливо поднялась, потянула тонкий заношенный жакет за края вниз, что тоже выдавало её лёгкое волнение, взяла из руки Филиппа ключ и тихо, не открывая рта, неожиданно для себя начала мычать какую-то мелодию. Если бы в этот момент кто-то её спросил, какую именно мелодию она напевает, то женщина оказалась бы в затруднительном положении. Консьержка неубедительно показывала своим равнодушным видом, что Филипп для неё, как все другие жильцы на этаже. Ей тут же вдруг стало неловко за свой старый жакет, который под мышками имел чуть заметные белые круги от времени и отстиранного пота. Консьержка знала, что круги не очень заметны, но это все равно мешало ей изображать полное равнодушие и принуждало прижимать локти к телу, как когда-то это делали светские дамы, но по иной причине.

«Этот парень поселился не в мою смену… если бы я знала, что утром он будет сдавать мне ключ, я ни за что не надела бы этот жакет… Из-за моего чудака я совсем лишилась возможности купить какую-нибудь новую тряпку…» – подумала женщина и почувствовала досаду в душе на мужа за то, что тридцать лет жизни отдала человеку, который оказался недостойным лучших её годов.

Повесив ключ на доску с ключами других постояльцев, дежурная повернулась к новому жильцу. Филипп улыбнулся добродушно из-за того, что приметил в уголках губ у женщины (не ко времени накрашенных ярко-красной помадой) кристаллики сахара от недоеденной булочки. Консьержка не преминула чуть поспешно улыбнуться Домникову в ответ. «Женщин такого типа я ещё долго буду беспокоить», – подумал Филипп с осознанием своей силы и молодости, направляясь к лифту. Домников был того неопределённого золотого мужского возраста, когда женщины и двадцати, и пятидесяти лет с одинаковой лёгкостью и желанием могли бы сблизиться с ним, вовсе не опасаясь при этом, что кто-то может посчитать их связь непристойной из-за значительной разницы в возрасте.