Олег Белоусов - Первая повесть и первый роман. Том 1

– Девчонки, может, у вас есть зажигалка?! Мне нужно посветить и поискать кнопку диспетчера.

– Нет… – всхлипывая, произнесла подруга Татьяны. Филипп почувствовал, что у перепуганной в его объятиях девушки затряслась голова. Или Татьяна тоже давала понять, что у них нет зажигалки, или у неё начался какой-то приступ, чего Филипп не смог тотчас определить. Он ещё крепче прижал девушку к себе. Домникову припомнилось, что в начальных классах школы он сидел позади мальчика, больного эпилепсией. Как только у того мальчика в классной тишине от испуга из-за внезапно громкого звонка об окончании урока случался приступ, Филипп по просьбе учительницы старался крепко схватить больного одноклассника сзади, предостерегая его от удара головой в припадке о что-нибудь твёрдое.

Действительно, Татьяна в его руках затряслась всем телом. Спустя минуту она судорожно скорчилась в его объятиях, а голова её упёрлась ему в грудь. Как когда-то в школе с одноклассником, Филипп по очереди, сначала левую, а потом правую руки просунул девушке под мышки, чтобы её было легче держать навесу. Одной рукой Домников попробовал нащупать в темноте пульт управления лифтом. Филиппу было неудобно держать больную и пытаться найти пульт. Несчастная девушка находилась в бессознательном состоянии, она стонала и сопела громко носом, и это не давало возможности Филиппу поискать пульт за спиной. Наконец это ему удалось, и он быстро ладонью стал нажимать все кнопки без разбора. Домников надеялся, что какая-нибудь из кнопок окажется для вызова диспетчера, но все его старания оказались напрасными. Никто не отзывался на сигналы. Пот ручьём стекал с лица Домникова и капал на Татьяну, которая источала запах приятной смеси чистого тела и полевых трав от едва уловимой парфюмерии. Девчонка пота Филиппа уже не ощущала.

– По-моему, она потеряла сознание, – сообщил Филипп подруге. – Она больна эпилепсией?

– Да… – тихо и не сразу ответила заплаканная подруга. Подруга знала о Татьяне все, но помнила, что та не любила говорить о своей болезни кому-либо. Филипп к её облегчению тактично не стал больше ни о чем расспрашивать. Больная в его объятиях некоторое время не казалась тяжёлой, но с каждой следующей минутой ему становилось все труднее и труднее держать её.

– Как тебя зовут? – спросил Филипп.

– Катя, – ответила робко здоровая девушка. Катя перестала плакать.

– А меня Филипп. Катя, я присяду с ней на пол, мне непросто будет держать её долго? – тихо спросил Филипп у подруги. – Я посажу её на свои протянутые ноги, чтобы не запачкать её платье, – добавил он извиняющимся тоном, чтобы Катя не беспокоилась о том, что на полу можно запачкаться.

– Хорошо… – согласилась так же робко Катя. Она теперь полностью полагалась на Филиппа. Катя с ужасом представила, что бы она смогла сделать в остановившемся лифте, если бы с ними не ехал Филипп. Вероятно, ей пришлось бы лежать на полу вместе с подругой и только беспомощно рыдать от страха.

Домников перехватил скорчившуюся в приступе Татьяну одной рукой за спину, а другой под колени и медленно начал спускаться по стене на пол. Филиппу было больно прижиматься окровавленной и вспотевшей спиной к пластиковой стенке кабины лифта. Домников осторожно и медленно съехал с девушкой на руках вниз.

Кабина лифта оказалась небольшой и протянутые ноги Филиппа упёрлись в противоположную стенку. Татьяна неподвижно сидела поверх его коленей, а голова её, слегка подрагивая, лежала на его левом плече. Теперь Таня казалась лёгкой. На полу Филиппу стало прохладнее, и теперь он слышал только затихающее сопение больной девушки.

Домников почувствовал, что ему стало окончательно легко, мышцы расслабились после длительного напряжения, а в голову начали приходить мысли о фобиях. «Современный мир породил десятки новых страхов. Все они, безусловно, вызваны ожиданием смерти в катастрофах, связанных с техникой… Последний год я перестал летать куда-либо самолётами, хотя в советское время летал очень часто, а иногда по два раза в неделю. Большое количество жутких подробностей об авиакатастрофах заставило меня отказаться от полётов… Тогда этих сообщений я не замечал. Власти ограничивали их появление, и только крушения самолётов за рубежом освещались широко. Теперь же каждая катастрофа в стране попадала с душещипательными подробностями на телевидение, на радио и в газеты. Особенно повлияли на меня репортажи журналистов, крупно выхватывающих объективами телекамер лица встречающих родственников в аэропорту тотчас после известия о том, что ожидаемый самолёт потерпел крушение… Именно гримасы ужаса несчастных людей, поражённых внезапно огромным горем в первые секунды после страшного известия, сыграли главную роль в моем решении отказаться от полётов на самолётах…» – рассуждал он.

Домников понимал, что можно погибнуть и за рулём своего автомобиля, и в поезде, и утонуть на морском судне, но там имелся шанс остаться живым. По статистике авиаперевозки считались самыми безопасными, как он помнил ещё с уроков обществоведения в школе, однако это не успокаивало, так как в самолёте очень часто погибали почти все пассажиры. Человек в авиалайнере, терпящем бедствие, не мог принять участие в своём спасении, кроме как пристегнуться ремнями безопасности, надеть кислородную маску, выполнить ряд инструкций стюардессы, молиться богу и ждать гибели в полном здравии.

Филипп опять мысленно вернулся в действительность. Он не мог решить, стоит ли ему стучать в дверь лифта и пытаться быстрее вызвать помощь. Домников опасался, что это может раньше времени дать Татьяне очнуться и вновь ввергнуть её в состояние ужасного страха. Если больная придёт в себя в темноте и не поймёт, что происходит, то это снова вернёт ей паническое настроение. Домников вспомнил, что когда его сосед на впереди стоящей парте в школе приходил в себя после приступа, то первые секунды не мог понять, что с ним произошло. Несчастный удивлённо смотрел на всех одноклассников, которые окружали его плотным кольцом и, как заворожённые, глядели на него, и молчали. Больной мальчик с бледным лицом быстро понимал, что именно с ним произошло. Он спешно вытирал ладошкой под носом густые зелёные сопли, а запачканной ладонью проводил по рукаву школьного пиджака и начинал вымучено улыбаться, глядя на всех. Как ни в чем не бывало, пришедший в себя мальчик, от неловкости шумно хлопал крышкой парты, доставал портфель и пытался что-то в нем найти, потом вынимал учебник другого урока, открывал его и начинал мнимо читать, шевеля губами. Этот ученик хотел поскорее отвлечь от себя десятки пар любопытных глаз.

Филипп услышал, что Катя опять заплакала и поспешил успокоить её.