Анатолий Самсонов - Знак креста

В Гражданскую Хромов воевал на стороне красных, военную службу закончил в Средней Азии, где бил беляков и басмачей. Там на свою беду он познакомился и свел дружбу с Глебом Ивановичем Бокием. Кто такой Бокий знаешь? Ну, да, легендарный революционер, да еще и соратник Ленина и Дзержинского. Так вот. После демобилизации вернулся Хромов на свой Терек, женился, дом отстроил, хозяйством обзавелся, детей нарожали, потом, когда пришло время, колхоз организовал и стал его председателем. В общем, все чин чином. Живи и радуйся. Ан нет. В тридцать седьмом, когда комиссара государственной безопасности Бокия расстреляли как врага народа, нашлись добрые люди и припомнили Хромову и его офицерство, и его дружбу с Бокием, и приплели еще организацию какого-то казачьего троцкистского блока, и загремел ни за понюх табака наш Георгий Семенович в лагерь. Вот так.

Что? Петрович, снайпер наш? Из Сибири он, из Забайкалья. Землю пахал, рыбачил, охотился, детей растил. Как он рассказывает о своих местах: о реке Ингоде, о тайге, о весеннем багульнике, о маньчжурских преданиях русской старины, о духах Шерловой Горы, о древних бурятских дацанах и шаманских чудесах, – заслушаешься. Сказка.

Два охотничьих домика в лесу у него было. Своими руками их поставил.

В одном из них Петрович приютил как-то двух изголодавшихся и полузамерзших беглых священников. Тогда в стране разрушали монастыри и храмы и всячески изводили попов. Понять и принять это верующий Петрович не мог и свое мнение по этому вопросу никогда не скрывал и потому всегда открыто говорил, что мол, кто храмы разрушает, тот Беса усатого ублажает, кто Бога изгоняет, тот рябому Лукавому помогает, а кто слово Господа знает, того рыжий Черт не мает. И было это в самый разгар кампании борьбы в стране с религиозным мракобесием. Но, если мнение свое Петрович не скрывал, то вот о спасенных им попах он предпочел молчать. Но и в тайге ничего не скроешь от иуд. Донесли. После ареста следователи все допытывались у Петровича: на кого это он своими разговорами о Бесе усатом, рябом Лукавом и рыжем Чёрте намекал? – А вы-то сами кого имеете в виду? А? – затыкал их Петрович. И пришили ему, в конце концов, создание поповской контрреволюционной террористической группы, имеющей целью организацию покушения на товарища Сталина. Причем здесь товарищ Сталин? Ну, как же! Всем в округе было известно, что глубоко верующий в Бога Петрович в поле с расстояния в пятьдесят шагов мог запросто попасть из своей берданки в глаз бегущего кабана, а еще все знали, что товарищ Сталин первый безбожник в стране. А коли так, то, имея такие способности, гражданин Петрович, отогревший, накормивший, спасший и угодивший под влияние двух воинствующих попов-мракобесов, непременно попытается рвануть в Москву и во время празднования годовщины Революции что-нибудь отстрелить товарищу Сталину. Вот такая петрушка заварилась с Петровичем. Но Органы пресекли! Во как! И загремел Петрович. Что ты на меня так глянул, Боксер? Ага, понял! Нет, нет! Я вовсе не считаю, что по лагерям ГУЛАГа растырканы только люди без вины виноватые, вроде Семеныча и Петровича. Нет! В лагерях хватает всякой мрази, ты сам это знаешь. Но и таких «семенычей» и «петровичей», ты тоже это знаешь, там полным- полно, хоть пруд пруди. А ведь на таких как они мужиках с крепкими рабочими руками, твердыми характерами, ясными головами и практической сметкой стояла, стоит, и будет стоять Россия. Они – соль русской земли. Да-а. А теперь я у тебя хочу спросить. Как это у тебя Князь да Граф образовались в подразделении и почему ты поставил их впереди, в передовом окопе?

– Князь с Графом? Да ты их, комбат, знаешь. Это Скопин и Салтыков. Они почти одновременно с тобой в лагерь попали. Оба в финской войне участвовали, оба младшие командиры. Кто-то из них где-то сказал, а второй поддакнул, что, мол Мерецков (Мерецков – командующий частями Красной Армии в финской кампании 1939 —1940г. г. Прим. авт.) никогда не отмоется от солдатской крови безмозгло и бездарно пролитой им в той войне. Ну, разумеется, нашёлся радетель, донес и, как водится, пришили мужикам вражескую агитацию и измену, а с таким ярлыком дорога одна – в лагерь.

А незадолго до формирования нашего зековского батальона на зону загремел учитель истории из Перми. Вот он, узнав фамилии этих двоих, и рассказал об их славных однофамильцах из прошлого: о князе Скопине-Шуйском и графе Салтыкове. Так к ним потом и прилепилось: Князь и Граф. Мужики они волевые и жесткие. Эти не подведут. Потому и в передовом окопе. Во-он он, а рядом они еще и запасной успели отрыть. Видишь, он еле заметен чуть правее? – Комбат поднес к глазам бинокль: – Вижу, вижу твою «аристократическую» фортификацию.

От реки и леса через поле к высотке медленно подкрадывалась пелена утреннего тумана.

В воздухе повеяло горьковатым дымком. Мужчины враз потянули носами.

– Дупель кашу варганит, – сказал Боксер и принюхался, – из концентрата. Перловка. Кстати, комбат, что за кличка такая – Дупель – и почему ты так к нему обращаешься? А? – Буров усмехнулся: – Тут такая история. Дупель в свое время был в Харькове заведующим крупной овощной базой, а жена его там же была главбухом. По весне на базе картошку и капусту перебрали, да только акт о списании гнили составили неправильно. Жена, он говорит, не досмотрела ошибку. А тут проверка. И недостача. Большая недостача. Муж, чтобы спасти жену, взял все на себя и, понятное дело, угодил в лагерь.

Боксер насмешливо скривился: – Ну, да, ну да! Хм, акт, видите ли, составили неправильно. – Комбат ответил: – Ты, конечно, можешь думать как угодно, а я ему, Дупелю, верю. Ладно. Рассказал он мне как-то, что никогда на воле он ни на кого не кричал и не ругался и, уж тем более, матом. По нутру своему не может он по матери ругаться. А хлебнул лагерной жизни и понял, что не ругаться здесь нельзя, невозможно не ругаться. И придумал себе ругательство – «дупель твою, дупель в голову, в дупель тебя», – и так далее, и вроде выругался, чтобы полегчало, и опять же маму ничью не оскорбил. Так и приклеилась к нему эта кличка. А почему я его так называю? Потому что его полное имя – Кнауфшниперзон Элохим Бенгурионович. Ну-ка, повтори быстро! – Комбат усмехнулся: – Не можешь? То-то! И я быстро не могу. Потому и Дупель. Да он и не обижается. Спросил я у него как-то: неужели ты не мог объяснить и показать проверяющим, что нет у тебя недостачи, а есть техническая ошибка при составлении документа. Задумался он и ответил мне, странно ответил, мол, в Библии, в книге Екклесиаста сказано: «Где слово царя, там власть; и кто скажет ему: «что ты делаешь»? (Библ. Еккл.8.4. – Прим. авт.)

Солнце поднялось над лесом и моментально растопило туманную пелену.

– Ну, поболтали, и хватит, – комбат поднял к глазам бинокль и стал рассматривать позиции. – Молодцы твои ребята, Боксер, – похвалил Буров, – хорошо замаскировали передовые окопы, даже отсюда, сверху, они еле просматриваются, молодцы. Иди и проверь все остальное, иди. Не успел Боксер покинуть траншею, как в нее запрыгнул боец: – Товарищ комбат, я от комроты Пешкова. Докладываю: ваше приказание выполнено, саперы вернулись и уже закончили работу на высотке. – Хорошо. Свободен. Боец выскочил из траншеи и побежал назад, а комбат подумал: «Надо бы пойти посмотреть», – хотел уже, было, вымахнуть из траншеи, но увидел приближающегося по склону командира полка.