Alexander Alien - Тягости жизни. Грех даже после искупления остаётся грехом

Теперь перед ней то, что Айма называет: нет человека – нет проблемы. У Женьки, впрочем, и сейчас никаких проблем нет. Если бы проблема была, она б их не смогла в таком состоянии решить.

Он опять огляделся, как в первый раз, – увидел забытый под креслом длинный черный плащ, затянулся в него. Потом достал из-под шкафа черный пакет, уронил его на пол и стал зашнуровывать ботинки. Лег на соседний стол патологоанатома, закинул руки за голову и уставился в потолок. Спать не хотелось из-за жуткого холода и запаха мертвечины. Просто лежать и думать было хорошо. Только не о том, что сейчас происходит рядом. Айма умело жонглировала инструментами, потроша Женьку.

– Айма, вот скажи, тебе не противно этим заниматься изо дня в день.

– Нет. Мне нравиться, когда слушают и не перебивают. Они все такие спокойные и милые. Меня это в какой-то степени радует. Все равно все мы когда-нибудь станем ими. – Айма улыбнулась.

Впрочем, и не удивительно, она сама была похожа на своих подопечных.

Он закрыл глаза и почувствовал, что по его открытой шее скользит указательный палец Аймы.

– Смерть от обильного кровотечения, в следствии глубокого пореза на шее. Жалко доктора, но таким он мне больше нравится.

Тогда он быстро встал. И смотря прямо ей в глаза сказал:

– Я, наверное, пойду.

Выходя из помещения морга, доктор краем глаза увидел тело, которое напоминало скорее мясную лавку, чем человека. Он спустился вниз по лестнице и подошел к входной двери. Дернул ее раз, другой. Дверь была заперта. Не страшно. У него был с собой ключ.

– Чей это лик во тьме? Это ты сказал: «желания черная кайма судьбы»? Кому эти слова? Мне? Люциферу? Богу? Я даже не знаю, кто из этих двух загадочных существ когда-нибудь об этом думал. Может быть, им вообще некогда об этом задумываться. Мы ведь тоже не задумываемся о нашей греховности – подумаешь, плюем в «чистый колодец» по утрам. Ведь мы не думаем о себе в тех случаях, когда мы помогаем другим. Мы делаем то, что Он велит, и все, а о себе, в сущности, просто забываем в угоду желанию других. Во всяком случае, про эти «два пустых ящика». Да и кто мы такие, чтобы отвлекаться от обычных повседневных обязанностей? И когда вдруг возникает такое, что нам становится страшно, Он не имеет права на нас рассердится. И решил так в свое время Он. “ Как я наполню стакан, – сказал Бог, – если колодец пуст?» Так что человеку свойственно не думать о себе. О нем думают другие и за него тоже. А он только покорно повторяет их приказания, потому что иначе не может, не знает. И никакого выбора у него нет.

«Кто же, в сущности, Он такой?» Вот о чем я думаю, когда вхожу в лес.

– На самом деле я знаю, кто я такой. Но если бы я рассказал тебе об этом, это показалось бы тебе хвастовством. И я не сказал бы тебе ни слова о своем прошлом. Тебе меня не понять. А вот то, что я об этом думаю, имеет для меня значение, хоть и не угодно другим.

– Да. – произнесла тьма.

– Пока это возможно, есть вещи, о которых я бы хотел с тобой поговорить. Начнем с того, что если ты живешь на краю леса, то сам должен знать, кто ты есть. Когда ты впадаешь в черную меланхолию, когда мир представляется тебе тусклым, а он такой только в минуты, когда ты сам в нем гасишь свет в своей душе, невозможно думать о том, как Он к тебе относиться. Если все это время ты живешь среди волков и облаков, ты просто не можешь знать, кто ты есть, но все же должен, даже с петлей на шее. Так стоит ли жить среди людей? А с другой стороны, разве ты не должен знать, кто ты есть в глазах окружающих? Тебе известно, кто ты такой?

– Нет.

– Тебе известно, что ты здесь делаешь?

– Нет.

– Ты знаешь, кто твой отец?

– Нет.

– Тебе известно, кто твой брат?

– Нет.

– Мне жаль тебя. А ведь если бы ты был среди людей, они тебе подсказали бы. Прости, я вынужден оставить тебя.

Он с силой ударил Велиала головой об стену и ухмыльнулся.

– Так вот какова эта жизнь – стоять на трупах и бить кого-то головой в стену, да еще с такой силой, что трещит череп! Ты это заслужил подонок!

Но, Велиал ведь пока еще жив. Ведь удар-то не смертельный, но сотрясение обеспечено.

– Что-то ты стал слишком самоуверен, для обычного выбивалы долгов. – прислонил он лезвие охотничьего ножа к горлу Велиала. – Быть самодовольным – это совсем не то же самое, что быть счастливым. Потому что на чужом горе счастье не построишь.

Ну что ж, человек всегда на что-нибудь надеется. Свет погас и Велиал увидел, как в лунном свете его мученика разорвало на две части и забрызгало все стены кровью. Велиал поднял взгляд на Чудовище и прочел в его глазах жажду крови. Велиал понял, что у него нет другого выхода. Он бросил окровавленный нож и сложил руки над головой, громко начал молиться. Чудовище удивленно хрюкнуло. Но потом он почувствовал облегчение, потому что понял, что Чудовище отступает. Оно сделало еще несколько шагов назад. Но Велиал продолжал кричать молитву. Так продолжалось несколько минут. Вопли постепенно стихли. Велиал почувствовал, что все его тело бьет мелкая дрожь. Чудовище сделало несколько шагов к нему. Велиал понял, что еще несколько секунд, и он потеряет сознание. Поэтому он тихо вскрикнул и медленно опустился на землю. Чудовище сделало еще несколько шагов в его направлении. Велиал уже почти потерял сознание, когда как будто что-то тяжелое и твердое ударило его по голове, как молот по наковальне. Но он даже не почувствовал удава головой об кафель. Его мысли заполнил жуткий крик чудовища. И тут Чудовище сорвалось с места к беспомощному Велиалу. Когда Чудовище уже замахнулось для удара, словно по волшебству, появился свет и оно пропало.

На улице шел дождь. Для этого времени года такое не удивительно. Ливень длился более недели. Ни одной свободной минуты, без него.

Владимир Аркадьевич любил проводить лето в особняке на краю дачного посёлка. Здесь он даже создал свой мир, куда не мог попасть никто, кроме него, даже его дети. Он жил в своем мире уже много лет и привык к одиночеству, находя в нем своеобразное успокоение. «Все обитатели других миров он знал или помнил», как говорил сам Владимир Аркадьевич. Но уже скоро, через несколько недель, надо было на неделю уезжать в командировку, и поэтому приходилось сдерживаться от колких комментариев в сторону начальства.

Его окружали люди, но это были совсем другие люди. В их словах и взглядах не было ничего, что оправдывало бы его присутствие в этом мире. Просто его присутствие было обязательно на этом празднике. Он знал, что без труда может уйти из этого мира, но не желал этого в угоду расположения.