Егор Букин - Надежда и отчаяние

Я отошел от раковины, чтобы взять полотенце. Впервые за много лет я ощутил какое-то странное чувство. «Это страх? Нет, не может быть». Вытерев лицо, я почувствовал, как что-то упало мне на голову. Посмотрев вверх, я увидел, что с потолка медленно стекает кровь, оставляя на стенах алые полосы. Мне казалось, что я вот-вот сойду с ума. Настоящий животный страх тремором бил по конечностям. Голова просто разрывалась. Я не мог двинуться с места, все больше и больше погружаясь в озеро из крови.

Оглянувшись вокруг, я вдруг понимаю, что нахожусь в пустоте. В абсолютной, безукоризненной пустоте. Вокруг нет ничего и никого. Только я и мои жуткие образы. Только я.

Я лежу на полу в ванной комнате, чувствуя себя совершенно разбитым физически и истощенным морально. Тело все еще помнит тот страх и порой дергает конечностями. «Чего я боюсь?» Ответа не последовало. «Разве случилось что-то необычное?» Ответа снова не последовало. «Разве ты достоин чего-то лучшего?» Ответом послужил лишь легкий язвительный хохот, который мог быть воспринят только как «конечно же нет».

В такие дни мое отчаяние, тоска и печаль многократно усиливаются, а настроение многократно ухудшается. Увы, но таких дней становилось все больше и больше.

Несколько минут я просидел на кровати, растирая лицо руками. Невыносимо болела голова, веки тяжелели. В мозгу витало множество не самых веселых мыслей, но все они так стремительно проносились мимо, что я не мог выудить ни одной.

Наконец я поднялся, оделся, и покинул квартирку. Я всегда любил гулять именно в то время, когда на улице темно и практически безлюдно. Взгляд ни на кого не отвлекается, мозг сосредотачивается только на мне, позволяя о многом поразмыслить, многое оценить. Честно говоря, я все время брожу по городу. Пока бродишь, чувствуешь себя хоть немного лучше. А когда сидишь дома, давит потолок. И одиночество.

Погода переменилась. Холод сделался прохладой, снег обратился слякотью, быстро падающие снежинки стали похожи на что-то мокрое и неприятное, но все еще не дотягивали до дождя. Иссиня-черное небо отдавало пустотой и безысходностью. Я прошел еще с десяток метров и, плюхнувшись на деревянную скамейку, опустил голову, накрыв ее руками.

Всю свою чертову жизнь я ощущал себя опустошенным, непонятым, одиноким; в то время как люди вокруг источали свет и радость, я питался горестью, отчаянием и унынием, стоя на грани между полным равнодушием, возникшем от уничтожения всех чувств, оказавшихся осмеянными, и повышенной эмоциональностью, возникшей оттого, что терпение постепенно лопалось, и чувствам просто необходимо было выплеснуться наружу в виде злости, ненависти или рыданий. А живу ли я вообще? Вряд ли, скорее вынужденно влачу существование. Признаться, я практически перегорел. Но надежда на то, что в будущем все станет намного лучше, не давала мне полностью опустить руки. Да и сейчас не дает… Но так ли уж нужна такая жизнь?

Мое отчаяние дошло до той точки, когда к глазам начинают подступать слезы и когда с каждой секундой их все труднее и труднее сдерживать. Глаза уже болели, но я так и не заплакал.

В такие моменты явственно начинаешь осознавать, что нет ничего лучше детства. Передо мной живо и красочно, точно это произошло вчера, возникла картина. Я у бабушки в деревне. Жаркий день подходит к концу, близится свежая летняя ночь. Работа по огороду давно завершена и я, отпросившись, иду на встречу со своими друзьями девяти-десяти лет. В небе теснились звезды, горела яркая чистая луна. Легкий ветерок шуршал листвой, сверчки заводили свою песню. Очарование летней ночи пьянило. Сначала бродим туда-сюда по деревне в поисках великой вещи, совместив которую с детским воображением можно получить практически что угодно. Конечно же я говорю о простой палке. Затем представляем себя солдатами, яростно сражающимися на какой-то войне. Разбив врагов, некоторое время бродим по лесу, пока не выходим к спокойной широкой речке, сверкающей от лунного света. Эта картина завораживала. Хотелось просто сидеть и смотреть, не отрывая глаз ни на секунду. Но отдаленный хор лягушек выводил из созерцательного плена. Искупавшись, мы направляемся домой, полностью увлеченные разговорами. Проходим мимо, идем дальше. Летняя ночь коротка и вскоре она уже закончилась.

Одно воспоминание сменяется другим. Мне восемь лет. Я знаю, что дома меня ждет мать и бабушка. Они, кажется, любят меня. Меня ждет горячий ужин, бабушкина ласка, помощь с домашним заданием и мой собственный питомец – набор пикселей, сложившихся в причудливое существо внутри крошечного «тамагочи». «Смотри, чтобы он у тебя в школе не запищал», – говорят мне с улыбкой. В очередной раз возвращаясь домой, я случайно нахожу в кармане надорванную купюру в десять рублей и несколько монет. В ближайшем ларьке покупаю самую дешевую шоколадку. И кажется, что этот день – самый счастливый из всех. И думается, что вся жизнь будет такой сладкой как эта шоколадка…

Боже, как же раньше все было просто! Ведь раньше не возникало мучительных вопросов: «зачем это?», «для чего?». Радости, надежды, счастье, – было все! И я бы отдал все, чтобы вновь вернуться туда, где мир кажется на сотни тысяч цветов ярче, необычнее и интереснее. А что сейчас…

Детство осталось где-то там, у зеленых качелей, которые уже давно покрылись ржавчиной. Теперь мы должны быть другими, теперь надо подчиняться совершенно другим законам.

Все-таки время – это очень удивительная штука. Живя в настоящем, его совсем не замечаешь. Кажется, что его очень много, но стоит обернуться назад, как тут же начинаешь понимать, что прожил уже очень много лет, обратившихся в одно мгновение.

Только когда на меня накатила одышка, понял, что все это я бубнил под нос, впившись глазами в чуть посветлевшее небо. Последние несколько лет я часто начал замечать за собой одну странность: я почему-то все время говорю вслух. От одиночества или от психического заболевания – не знаю. Со стороны это, наверное, похоже на сумасшествие. Благо, на улицах практически никого не было.

Я поднял взгляд и уставился далеко-далеко, во тьму. Бывают моменты, когда сердце пропитывается какой-то непередаваемой атмосферой, всю суть которой может понять только русский человек. Темная сырая зима. Из двадцати горбатых фонарей, расставленных вдоль дороги, светят только три. По обе стороны серые панельные дома, пустые дворы, разбитые детские площадки. Возникает то странное чувство, когда кажется, что ты не выберешься, но в то же время понимаешь, что давно принял все это. Все эти картины – это картины мертвых надежд, но все-таки есть в них что-то такое, что заставляет тебя день ото дня ходить по ним и наслаждаться этой серостью. Страшно осознавать, но, когда ты длительный период живешь в такой депрессивной и серой атмосфере, ты начинаешь привыкать и видеть в этом какую-то эстетику.