Микита Франко - Дни нашей жизни

Увидев мой прикид, Лев сказал:

– Представляю, как он в таком виде будет рассказывать миленький стишок Деду Морозу…

– Не надо миленький, – возразил Слава. – Напишем свой. Согласно образу. Да, Мики?

Я неуверенно на него посмотрел.

– Давай, ты же писатель, – подбодрил он меня.

И я согласился. Стишок мы написали вместе, но договорились не показывать его Льву.

В день елки была метель, поэтому Слава сказал, что загримирует меня уже на месте, чтобы ничего не размазалось. Наводить марафет мы принялись прямо в холле, чем привлекли к себе немало внимания. И дети, и взрослые постоянно на нас оборачивались, показывали пальцем. Лев был прав: на празднике оказалось очень много снежинок и зайчиков. Но еще больше – человеков-пауков и других супергероев.

– Пап, ни одного вампира больше нет, – сказал я, довольный своим выбором.

Но Слава велел мне не болтать, иначе он «накосячит с кровью».

Сама елка мне не очень понравилась, потому что Дед Мороз там был ненастоящий. Будь он настоящим – ходил бы в валенках, а не в «Найках». А еще он все время просил делать какие-то глупости: то ходить кругами, то хлопать, то топать – и я, конечно, слушался, ведь иначе мог лишиться конфет.

Стихи все рассказывали очень долго, хотя у большинства они были коротенькие и у кого-то даже повторялись.

– Почему у них одинаковые стихи? – спрашивал я у Славы.

– Потому что они взяли их из интернета, – объяснял он.

Прошла целая вечность, прежде чем очередь дошла до меня. А когда я вышел на середину круга и шагнул к фальшивому Деду Морозу у елки, то почувствовал, что нервничаю.

– Какой необычный костюм! – с наигранной веселостью сказал Дед Мороз.

Обведя взглядом окружающих, я совсем растерялся и забыл начало стихотворения.

– Давай, не стесняйся! – подбодрил меня Дед Мороз.

Я посмотрел ему в лицо, увидел, что борода у него накладная и он совсем не старый, и вдруг все вспомнил.

– Здравствуй, Дедушка Мороз! – сказал я тоненьким голосом. От волнения он звучал еще тоньше, чем обычно.

Актер одобрительно покивал.

– Я в жизни не ел сладостей, – продолжил я.

Взгляд у Деда Мороза стал заинтересованнее.

– Потому что пью кровь и живу на кладбище.

Я снова посмотрел на зрителей. Слушать меня начали даже те, кто давно получил подарок и которых, казалось, больше ничего не волновало.

– Вижу, у тебя мешок, – продолжил я увереннее и даже с выражением, – с разными конфетами. Приходи к моему гробу – вместе их отведаем!

Со всех сторон послышались смешки. Смеялись в основном взрослые, а дети были не уверены, стоит ли хихикать.

Некоторое время Дед Мороз пребывал в растерянности. Потом, будто опомнившись, вернулся к своей роли:

– Какой интересный стишок! Ты заслужил подарок!

Когда я, счастливый и довольный, пробирался вместе с полученными конфетами к Славе, некоторые родители трепали меня по волосам или одобрительно хлопали по плечу. Даже после праздника к нам подходили и говорили, что стих и костюм были очень хороши. На том празднике я чувствовал себя суперзвездой!

Вечером мы, конечно, рассказали обо всем Льву.

– Неужели никто не возмутился? – спросил он.

– Говорят, директрисе не понравилось, – ответил Слава. – Сказала: «И куда только родители смотрят».

– На твоем месте я бы смотрел в другую сторону, – усмехнулся Лев. – Чтобы никто не подумал, что это твой сын.

В феврале Лене исполнилось восемь лет, и я впервые попал на детский день рождения. Там было десять человек – девять девочек и я. Я пожалел о том, что пришел, уже через пятнадцать минут, потому что со стороны остальных гостей мне уделялось агрессивно повышенное внимание. Меня все время намеревались то ударить, то лишить стакана сока, то напугать взорванным над головой шариком.

А еще Лене не понравился мой подарок. Я два часа выбирал для нее книгу и остановился на «Королевстве кривых зеркал», но, увидев ее, она заявила:

– Ненавижу читать.

Странно: Лев сразу сказал мне, чтобы я не дарил книгу, потому что книги ей не нужны. Как так получилось, что он понял Лену лучше, чем я?

Мы с ней даже заспорили на эту тему. Она сказала:

– Зачем книги, если есть телик?

– Но это тоже телик, – ответил я. – Только в голове.

Лена надо мной засмеялась:

– Если у тебя телик в голове, то это глюки!

Что такое глюки? Почему другие дети всегда знают больше слов, чем я?

Я это понял, еще когда Антона начали дразнить за колготки. Илья называл его «гомиком» и «голубым». Но к зиме мне стало ясно, что не про все, о чем узнаешь в школе, надо спрашивать у родителей. Например, что такое «мудак» и «гондон» (рифма к имени Антон) – лучше не надо, потому что они опять спросят: «Это ты в школе услышал?» – и странно переглянутся. Короче, в школе иногда говорят плохие слова, которые взрослых очень расстраивают.

Я почувствовал, что «гомик» и «голубой» тоже плохие слова, поэтому обратился к главному специалисту по мату – Лене. Она стала специалистом, потому что у нее был старший брат. Двоюродный. Он учился в шестом классе и знал много заковыристых словечек, о которых то и дело ей рассказывал.

В общем, я спросил об этом Лену на дне рождения, когда она раскладывала трубочки по стаканам.

– Что значит «гомик»? – поинтересовался я.

– Это значит «пидор», – ответила Лена.

Легче не стало.

– А это что значит?

– Ну, типа представь: тебе нравятся другие мальчики…

– И что?

– И все, – как-то обреченно сказала она. – Значит, ты гомик.

Видимо, это тоже часть злой реальности.

– А при чем тут Антон? – не понял я.

– Он же колготки носит!

– И что?

– Так гомики делают. Они вообще как девочки. Понятно?

Меня это разозлило. Я хотел ответить ей, что знаю об этом побольше ее, потому что мои папы любят друг друга, но они не носят колготок, и у нее глупые, неправильные представления о таких, как они. Однако стало бы только хуже, поэтому я промолчал.

Позже, за столом, когда мы ели торт, речь снова зашла об Антоне. Лена рассказала маме, что на днях его окунули головой в унитаз.

– Он вышел с мокрыми волосами, красным лицом и все равно продолжал улыбаться!

– Бедный мальчик, – похихикала Ленина мама. – Такими темпами он каким-нибудь маньяком вырастет.

И еще раз похихикала. Другие дети подхватили этот смех. Я не понял: что тут смешного?

Тогда я впервые смутно почувствовал, что на самом деле взрослые – не гарант защиты. Что они не всесильные, не мудрые, не всемогущие. И если они не посчитают нужным, они не защитят тебя, маленького, ни от чего.

Хуже было только понимание того, что иногда взрослые и есть источник угрозы.

На следующий день после Лениного дня рождения я пришел в школу и увидел, что у Антона вместо лица какой-то раздутый переспелый помидор с синяками и кровоподтеками. Вживую я такого раньше никогда не видел, только в кино у актеров, но родители говорили, что это просто грим и все не по-настоящему. Но теперь-то по-настоящему?