Евгения Кобальт - Произвол

– Здравствуйте, гражданин начальник! – не то чтобы сказали, а как-то промямлили уставшие донельзя мы.

– Это так у нас начальство приветствуют? – недовольно вздернула свою тонкую бровку Аброскина.

– Громче! – скомандовал усатый конвоир, прошествовав вдоль первого ряда. Оскалив клыки, на нас зарычала натянувшая поводок овчарка.

– Здравствуйте, гражданин начальник! – закричали мы что есть мочи.

Капитан не проронила ни звука, хотя и смягчилась. Подоспевший младший лейтенант, который сопровождал этап от порта до лагпункта, раскрыл над ней зонт, и капли дождя забомбили по куполу. Мы скоропостижно намокали. Аброскина отбросила длинную косу на спину и критически рассмотрела прибывших.

– А че они дохленькие такие? – огорчилась она. – Где рабочая сила? Мне сказано – норму повышать. Эти ноги еле переставляют, куда им лес валить?

Аброскина приблизилась к строю, за ней – мужчина с зонтом, и они вместе оглядели с ног до головы ту самую зэчку, которую рвало в трюме по пути в Игарку. Ее, похоже, все еще тошнило. Девушка приложила костлявые руки к животу и сглатывала, не поднимая взора на начальницу. Лейтенант замялся.

– Отобрали самых крепких, Анна Николаевна, – оправдался он перед начальницей.

– Ты, что ль, Чупин, отбирал? – отозвалась она, задумчиво приподняв подбородок молодой симпатичной грузинки. – У нас таких, как эта, – вагон и маленькая тележка. Нам рабочие нужны!

Потупившись, Чупин смолк.

– Ну, дылда ничего, – снисходительно кивнула Аброскина на меня, и тотчас стало ясно – не видать мне легкой работы, как собственных ушей.

Поругавшись себе под нос, капитан отошла от костлявой и махнула рукой Мельниковой, своей помощнице по труду. Та выставила перед собой папку с документами и устроила сотую на моем счету перекличку. У Мельниковой были визгливый, режущий слух голос и пронзительные орлиные глаза.

– Назарова!

– Назарова Александра Викторовна, статья сто сорок два, четыре года.

– Пушкарева!

– Пушкарева Зинаида Игоревна, статья пятьдесят восемь, шесть, двадцать лет.

– Адмиралова!

Я вздрогнула. Фамилия показалась до боли знакомой.

– Адмиралова! – возопила еще выше Мельникова. – Заснула, что ли, твою мать?

Заключенные стали озираться, разыскивать непутевую кукушку. По колонне пронеслись шепот и смешки. Нахмурившись, я неуверенно заговорила:

– Девичья фамилия Адмиралова – моя, гражданин начальник. Но вот уже десять лет, как я Загорская. В прежних списках значилась фамилия мужа. Проверьте: Нина Борисовна Загорская.

Мельникова перечитала каракули в бумагах.

– Нет у меня никакой Загорской, только Адмиралова, – буркнула она. Ее сердила возникшая заминка. – Выйти из строя!

Я шагнула вперед и открыла было рот, но Аброскина меня опередила.

– Нам новые списки пришли, – пояснила она тихо. – В них ты Адмиралова. Значит, мужнину фамилию больше не носишь. Должно быть, на развод он подал, голуба…

– Ишь, скоростной какой, – ответила я со слабой улыбкой.

– Так часто бывает. – Капитан прикрыла зевок ладонью. – Никто не хочет быть женатым на враге народа. Ну, не раскисай. К нам на работы поступила зэка Адмиралова. Повтори, как было сказано изначально.

– Адмиралова Нина Борисовна, статья пятьдесят восемь, десять, десять лет, – послушно повторила я, после чего Мельникова вновь заголосила, сверяясь со списком.

Перед тем как расселиться, нам предстояло пройти обязательные для всех новичков обыск и дезинфекцию, так что от ворот мы проследовали в баню. Мы разделись догола, повесили свои засаленные одежки на крючки и образовали новую длинную очередь, растянувшуюся от моечной вплоть до конца неотапливаемой прихожей-тамбура. Пожилая надзирательница отдавала знакомые команды: распустить волосы, раздвинуть пальцы, ноги и ягодицы. Слабые морщинистые руки ее исследовали наши тела. Все были чисты, кроме бывшей проститутки – у нее в заднем проходе обнаружили капсулу с кокаином, или, как выражались воровки, «затычку с марафетом».

Закончив обыск, надзирательница удалилась. Вместо нее вошли солдаты.

Прогнозы Громова сбывались.

Наплевав на переполох, который они вызвали своим появлением, охранники разошлись по разным углам. Они были крайне воодушевлены. С азартом хулиганистых мальчишек, задирающих юбки однокашницам, взрослые мужчины беззастенчиво пялились на нас и обсуждали между собой самых привлекательных, нисколько при том не стесняясь в выражениях. Уязвимые, затравленные нагие женщины завыли, всхлипывая и шмыгая носами. Поныне им не доводилось испытывать более чудовищного унижения.

– Хороша баба! – одобрил дерзкий надзиратель грузинку, отмеченную ранее Аброскиной. Под мешковатым пальто у нее обнаружились пышные формы, напоминавшие изгибы гитары.

Фигуристая явно расслышала его, но виду не подала – отвернулась. Тогда надзиратель смачно шлепнул ее по округлой заднице. Пережившая немало посягательств за время этапирования и натерпевшаяся в край, красотка горько разрыдалась. Охранники покатились со смеху.

Я ощутила спиной легкое прикосновение волос. Это зэчка позади меня подступила вплотную, чтобы спрятаться от ненасытного взгляда конвойного. Я не шелохнулась. Пусть прячется, а я себя закрывать не стану. Я притворилась, будто никаких надзирателей в женской бане не было, и просто шла в очереди к ведрам с мыльной пеной, желая одного: поскорее смыть с себя этапную грязь и поесть.

«Чего толку стесняться? – ворчала я про себя, косясь на охающих и ахающих. – Только тешить этих весельчаков. Сколько сисек и поп продефилировали перед ними, на любой вкус! Ну вылупились, ну цокают, ну отпускают пошлые шутки, и черт с ними! Не домогаются, на том спасибо».

Одеваясь после мытья, я с облегчением обнаружила, что две тысячи все еще находились в моих трусах. Нас повели в карантинный жилой барак. Мы гурьбой ввалились в переполненное, душное помещение, мало чем отличавшееся от корабельного трюма. Вдоль стен тянулись вагонки – деревянные двухъярусные нары, сколоченные блоками по четыре спальных места. Каждое такое место (по-лагерному, шконка) было предназначено для одного человека. Однако все вагонки были забиты под завязку.

Мы толпились на пороге, не зная, куда деваться. Дневальная – крупная девица с мужицкими широкими плечами – не растерялась. Она начала раскладывать нас по двое, а то и по трое, если возникала такая необходимость. Звали ее Галиной, или Галкой. Человеком Галка была, мягко сказать, бесцеремонным. Она без зазрения совести сталкивала на край мирно развалившихся девушек, будила спящих, скидывала на пол вещи отсутствовавших. Подростков сгоняла группами на одну шконку, заставляя их уступить взрослым. Но были те, кого Галка не трогала, даже не смотрела на них. То были жучки.