Амид Голт - Фиалки завяли – остался лишь цвет

– Профессор. Что делать? Я очень боюсь. Мне кажется, я заболел. Я не хочу умирать как все. Помогите, пожалуйста… – почти прошептал студент. Ко всему прочему, он ещё и немного шепелявил, чем вызывал у меня дополнительную брезгливость.

Что мне до твоей болезни? Я почти смог перевести нейронные сигналы в машинные импульсы, у меня получилось синхронизировать их! Вот только это работало, когда мой мозг был непосредственно подключен к компьютеру. Как только я выключал поле и снимал клеммы, созданный мною образ не мог существовать, он погибал. Я убивал свою личность каждый раз! А этот мне только мешал, заболел он… Иди в жопу отсюда, недоумок! Только раздражаешь да путаешься под ногами!

Однако в моём мозгу начала формироваться одна идея…

– Давай сделаем тест и поймём, оно это или не оно!? У меня, похоже, иммунитет. Если что, в медицинском боксе введу тебя в искусственную кому, болезнь не будет прогрессировать целую неделю, а там медики прибудут. Скажем, что ты важный ученый – обязаны помочь. Насчёт нас особые указания! – нежно проговорил я. Никогда я не общался с ним таким тоном, обычно лишь огрызался или вовсе не отвечал.

Он обреченно кивнул:

– Хорошо, профессор. Хорошо.

Я достал из шкафчика тест, запихнул ему в пасть, а потом сунул в контейнер с реагентами. Результат был получен.

– Сожалею. Ты болен, Виктор. Пойдем, мой хороший, в бокс, поспишь, пока помощь не придёт. Я позабочусь о тебе. Медлить нельзя. Всё очень серьезно.

– Хорошо, профессор! – он уронил голову и тихо заплакал, а я в душе ликовал. Пришлось превозмочь себя и погладить его по кучерявой голове. Надо будет не забыть помыть руки.

На стуле в лаборатории остался лежать использованный тест на вирус. Краткая инструкция на корпусе гласила: «Одна полоска – антител к вирусу не обнаружено, две – срочно изолируйтесь и обратитесь в медицинское учреждение. Будьте здоровы!». На индикаторе дисплея светилось одно деление…

Наркоз подействовал быстро. Студент обмяк. Плату для синхронизации сознания я изготовил (а вернее сказать – переделал) за сутки, окрылённый научным вдохновением. Умею, могу же! Я вскрыл ему череп, внедрил плату, сжёг центры памяти, а также заменил верхние пластины черепа углепластиком – меня бесили его ботанские кудри. Ещё неделя ушла на то, чтобы заменить часть органов и добавить технические усовершенствования. Для предотвращения отторжения я установил контейнер с иммунодепрессантом – и вот тебе новый орган. Добавил дополнительные фильтры в почки и печень. Кровь аспиранта приобрела желтоватый оттенок и теперь пахла по-другому, однако органы справлялись с нагрузкой: приборы фиксировали удовлетворительное состояние испытуемого. Остатки его неперсонифицированной личности и результаты реакций на раздражения извне дублировались в машине, слой за слоем, создавая примитивную разумную копию. Немного беспокоил тот факт, что у него сильно росли ногти и волосы на теле, – видимо, побочка, а ещё он сильно вонял. Но теперь это было моё творение, моя роднуля. Мелкие недочёты я исправлю, они сейчас не важны. Главное – передача сознания, путь к бессмертию! Я почти добился своего!

На десятый день, проснувшись и приведя себя в порядок, я, зарядившись кофе с карамелью, вернулся в лабораторию. Дверь медицинского бокса была открыта, провода валялись на полу, но техника не пострадала. Кто мог сюда вломиться?! Виктора на столе не было. Похитили? Нет. Следы из слизи вели в главную лабораторию. Хватая воздух ртом и почти теряя сознание, я побежал туда.

Виктор стоял посередине помещения. Он как-то надел на себя свой халат, в руке, больше похожей на конечность чудовища с огромными ногтями-когтями, он держал тест на вирус. Но громадная лапища не смогла удержать маленький тонкий фрагмент пластика, и тот упал на пол. Виктор повернул голову в мою сторону. И я побежал…

Вечерело. Диск оранжевого летнего солнца уже почти коснулся верхушек елей. Манечка бежала по лесной извилистой тропинке, которая петляла между красно-коричневых стволов елей и сосен. Нужно было успеть до заката, ведь родные начнут волноваться, заметив её отсутствие, а расстраивать их Маня не хотела.

Каким же маняще прекрасным был этот день, этот лес и всё, что её окружало, несмотря на то даже, что песок и еловые иголки забивались в сандалии, и приходилось на бегу смешно дрыгать ногами, чтобы они высыпались. Запах елей и сосен был по-особенному приятен, а вечернее солнце, пробиваясь между ветвей, дарило всем свое тепло. Бежалось легко, хотелось петь. Вот оно какое – счастье! Ситцевое платье с веселыми зверушками, почти детское, на бегу высохло и казалась невесомым, как будто она бежала нагишом. А всё он!

Неожиданная встреча. Манечка сначала не узнала Саню, хотя после окончания школы прошёл всего год. Он возмужал, появилась щетина, превратившая некогда мальчишечью веселую физиономию в лицо красивого, породистого мужчины. Встретились случайно на деревенской площади, где вовсю готовились к летней ярмарке. Сколотили добротные помосты и сцену, выставили лавки, загоны для скота, даже поставили карусель с лентами, а над площадью протянули верёвки с флажками и фонарями. Манечка любила ярмарки. В эти дни в деревне собиралось много разных людей, иногда незнакомых. Они веселились, пили и шутили. Проводились конкурсы, фермеры соревновались в различных дисциплинах и, довольные, уносили домой позолоченные трофеи.

– Манечка! – окрикнул её такой знакомый голос. Это был Саша. – Как ты, Манечка?

Он улыбался ей. Саша всегда улыбался, когда её видел.

– Саня, Санечка! – закричала она чуть громче, чем следовало, привлекая к себе неодобрительные взгляды. Они обнялись под развевающимися на лёгком ветру флагами и болтающимися туда-сюда фонариками.

– Ты так похорошела, Манечка!

– Спасибо, ты тоже ничего.

Она засмеялась так естественно, как смеются только тогда, когда по-настоящему рады.

– Я вот только приехал. Здесь всё также – тихо и хорошо. Я очень соскучился по тебе!

– Я тоже, мой хороший.

– Маня, а пошли плавать. Вода в реке уже тёплая.

– Мне на ферму надо возвращаться. Много работы.

– Успеем, мы не долго. – Он улыбнулся. В его голубых глазах сверкали озорные искорки. Какой Саня теперь был взрослый и красивый!

– Ну, хорошо, я согласна.

Они взялись за руки и под осуждающими взорами старых перечниц направились к реке. Весь день они плавали прямо в одежде, вдвоём, и больше никого не было. Никто и не нужен был.

Дно реки было песчаным, а вода кристально чистая, так, что можно было разглядеть всё, что творится на дне. Они играли в воде, как дети, и Санечка, как бы невзначай, иногда прикасался к Мане. От этого у неё подкашивались ноги, хотелось прижаться к нему и не отпускать никогда.