Марина Зайцева - Ледяной ксилофон. Проза XXI века

Девочку-пастушку с самого ее появления в посёлке почему-то невзлюбили поселковые мальчишки. Особенно среднего возраста – десяти-тринадцати лет. Она хоть и не была трусихой, но всё же побаивалась их. Они пытались приставать к ней и даже побить. Обзывали оборванкой, нищенкой и «пастушихой», и с гадкими ухмылками делали непристойные жесты и намёки…

А однажды чуть не утопили её возле нижней плотины. Один из пацанов подплывал к ней и, схватив за волосы, резко опускал её голову вниз и держал до тех пор, пока она не начинала судорожно биться в воде от нехватки воздуха. И так он делал несколько раз, когда Лера, изловчившись, не вырывалась от мучителя, и быстрыми сажёнками не выплыла на мелкое место возле берега. Она от них отбивалась как могла.

Но матери жаловаться не очень хотела. Да и поди пожалуйся: она сама тебя, не разбираясь, обвинит во всех грехах. Но особенно девочка боялась одного места возле узкого моста через бурную речку, ведущего к поселковой околице. Пацаны прятались в гуще кустов и травы на невысокой сопочке на повороте. Здесь коровы неспешно, по двое-трое, переходили неширокий, в одну колею, мост.

Едва Лера ступала на мостик вслед за последней коровой, как в неё молча летели палки, небольшие коряги – и даже камни. Эти необъяснимые злые атаки мальчишек на девчонку продолжались довольно долго. Тогда она избрала свою тактику для защиты от агрессоров. На отшибе, совсем недалеко от моста, стоял домик одной её знакомой девочки. Но теперь, когда пацаны собирались на неё нападать, она, направив стадо в сторону моста, торопливо озираясь, бежала во двор к девочке.

И сидела у неё до тех пор, выглядывая украдкой в окно, пока хулиганам не надоедало её караулить, и они убирались восвояси.

В этот день «главная» корова почему-то снова избрала для стада широкий луг у речки. К воде вёл низкий и вязкий заболоченный берег. Небо обложили густые облака, но солнце выглядывало из-за них без особых помех. День был не очень жаркий – самый благоприятный для пастьбы. Коровы лениво пили воду, изредка обмахивались хвостами: сегодня слепни им не так сильно надоедали. Лера мельком окинула стадо, свистнула Тобику, чтобы он был рядом. Потом выбрала местечко поудобней и села на небольшой тёплый округлый камень под большой раскидистой тенистой берёзой.

Она открыла книгу и машинально, почти не глядя, достала из сумки завтрак и, одновременно жуя посоленный крупной солью кусок чёрного хлеба, начала читать. Сколько времени прошло, она не замечала – на страницах разворачивались совсем другие картины. В этот момент там, изнуряемый сиренами, отважный Одиссей подплывал к коварным узким скалам между Сциллой и Харибдой…

Услышала возле себя характерное чавканье ног в болотистой почве, но пропустила это мимо уха. Ведь коровы часто подходили к ней и шумно дышали, обнюхивая, словно обыкновенные собаки. Она уже привыкла к такому коровьему любопытству. Но вдруг её лицо обдало чьё-то горячее прерывистое дыхание. Она хотела, не глядя, мягко оттолкнуть очередную любопытную морду. Но, случайно подняв глаза от книги, – тотчас зажмурилась, оцепенев от ужаса и машинально вжимаясь всей спиной в ствол берёзы. Прямо перед ней, нагнув бычью голову с чёрной мордой с белой «звёздочкой на лбу, стоял Борька, – с явно не дружескими намерениями…

Лера, защищаясь от бычьей головы, непроизвольно, выставила вперёд руку с недоеденным куском хлеба. Ещё не открыв зажмуренных глаз, она почувствовала, что он жадно облизывает и засасывает в свой горячий и слюнявый рот её руку. Борька старательно мусолил кисть её руки. Хлеба в ней уже не было. Девочка осторожно, чтобы не спровоцировать бычка, стала медленно и осторожно вынимать руку из его рта и одновременно быстро соображать, как ей теперь выпутаться из этой, почти безнадёжной, ситуации.

Кода-то давным-давно, живя в одном посёлке в Поволжье, она уже имела печальный опыт такого общения: в шестилетнем возрасте её серьёзно забодал, свалив на землю, и извалял в жидком коровьем навозе, вот такой же игривый и бодливый молоденький бычок… А за два года до этого леспромхоза они жили в колхозе. Лера в свободное от школы время помогала матери на ферме управляться с коровами. Уже тогда она обратила внимание на то, что все коровы очень любят соль. Они просто дрались за лакомые кристаллики, отпихивая друг дружку от чьей-нибудь пригоршни с подсоленным куском хлеба. Во время кормления животноводы им всегда в сено добавляли солёный силос или крупную серую соль и даже солёную селёдку.

Селёдку один раз в неделю привозили на самосвалах из рыбокомбината, расположенного в нескольких километрах – в соседнем приморском посёлке. Она – ржавая, скользкая и вонючая – горой была свалена в фуражном сарае. Коровам тогда давали пить много воды. Наверное, это каким-то образом способствовало увеличению надоев… Некоторые доярки иногда выбирали более крупные и неповреждённые тушки сельди и брали домой. Там селёдку чистили, снимали кожу, вынимали кости и внутренности, нарезали и потом ели с репчатым луком, порезанным кольцами, растительным маслом, горячей варёной картошкой. Это была невозможная вкуснотища!

Пока Борька лизал и мусолил Лерину руку, едва не втягивая её в рот по самый локоть, её озарило, в чём её спасение. Не зря же у неё в сумке всегда лежал спичечный коробок с крупной солью. Вот он и пригодился… Она второй рукой нащупала под мятой газетой спасительный коробок. Достала его и большим пальцем выдвинула, высыпав часть содержимого в пригоршню. Вытащила руку из сумки и поднесла горсть, раскрыв её у самых губ бычка. Он опять с жадностью захватил её руку вместе с солью и долго сосал и мусолил её.

Осторожно и ласково Лера поглаживала присмиревшего и подобревшего Борьку по широкой переносице. Она вдруг поняла, что бычок навсегда побеждён и полностью подчинён её воле. Наверное, в этой девочке-пастушке был глубоко скрыт талант дрессировщицы. По крайней мере, спустя многие годы, этот дар она однажды проявила в другой неординарной ситуации. И тогда тоже всё закончилось её победой. Но имело весьма трагические последствия для другого четвероногого существа, случившегося помимо её воли. Об этом она до сих пор не любит вспоминать. И испытывает при этом чувство, пусть невольной, но вины.

Скормив Борьке остатки хлеба с солью, почесала ему за ушами, лоб, морду и горло. Борька стоял, тесно и доверчиво прижавшись к её боку, как ребёнок. Ведь он, и правда, был почти ещё ребёнок – молоденький телок февральского приплода, – только большой и глупый. Да не такой уж он был и большой: всего-то доставал ей до подмышки – самой невеличке. Его бы солью с хлебом подкормить, глядишь, и он стал бы ходить за хозяйкой, как преданная собачонка. А его вместо этого – то палкой, то плетью по морде! У Леры от этих мыслей от жалости к Борьке подкатил ком к горлу. Что-то схожее, родственное, было в их судьбах… Бычок весь день ходил за Лерой тенью – до самого вечера – пока не настало время гнать стадо в посёлок. И он так и шёл с ней бок о бок, – не отставая ни на шаг.