Нина Войтенок - Повороты судьбы. Проза XXI века

– Стой, стой, – спешно проговорила Агафья, схватив со стола нож. – Надо «путце» промеж ножек разрезать, чтобы смело сам ходил по земелюшке нашей родимой.

Она подошла, наклонилась перед внуком и сделала ножом крестик между ножек, как бы разрезая веревочку, спутавшую ножки.

– Вот это радость, подарочек к моему отъезду, – Данила подхватил своего любимца на руки и подбросил несколько раз почти до потолка.

Вечером он собрал парней и девчат и сообщил им новость. Они не слишком были удивлены сказанным, потому что были уверены, что их Данила самый лучший вожак во всем уезде и даже в губернии. Только глаза у Прасковьи Федоровны слегка затуманились, что сразу заметил Данила. Оставшись наедине, она всю дорогу до школы молчала, а потом вдруг расплакалась, до конца не осознавая своих слез. В этот вечер Данила осмелился ее поцеловать. Губы были чуть соленые от слез, но юноша сходил с ума от этого соленого привкуса. Он целовал эти губы, эти глаза, полные слез и просил дожидаться его возвращения без грусти.

– Мы больше с тобой никогда не расстанемся, Пашенька, – голос его дрожал от любви и нежности. – Вот приеду из Москвы, сразу и запишемся в Совете.

Девушка не могла вымолвить и слова. Сердце куда-то опустилось, отсчитывая свои поспешные удары, а губы никак не могли насытиться поцелуями. Расстались далеко за полночь, рано утром Даниле предстояла длинная дорога.

***

Трое суток добирался Данила до Москвы: в теплушке, на крыше вагона и даже пешком. Хмуро и сурово столица встретила сельского паренька. Ранним утром 2 октября 1920 года он вошел в Большой зал Коммунистического университета имени Я. М. Сверлова. Здесь уже было много молодежи, в основном – его ровесники, юноши и девушки 18—20 лет. Всего присутствовало на съезде 602 делегата, из них 327 посланцев комсомольских организаций – рабочие и крестьяне.

Многие делегаты были одеты в ветхую одежду, некоторые парни одеты даже в женские шерстяные кофты. О Даниле на этот счет позаботились в уезде: перед самым отъездом ему выдали комплект воинского обмундирования, чему он тогда обрадовался, а сейчас, глядя на своих ровесников, испытывал неловкость.

Повестка дня съезда была насыщенной. Делегатов ожидала радостная весть: на съезде выступит Владимир Ильич Ленин.

Ленин был встречен бурной овацией съезда. Данила сидел в третьем ряду, увидев Ленина, приподнялся, чтобы лучше его рассмотреть, а потом рассказать всем: какой он – самый главный человек страны. То же самое случилось со всеми, долго не смолкали аплодисменты, зал стоя рукоплескал любимому вождю.

Ленин говорил на простом, понятном языке. Данила слушал речь вождя ушами, ртом, глазами – всем телом, стараясь не пропустить ни одного жеста, не говоря уже о словах. Он впитывал в себя все, не успевая, как следует осмыслить услышанное и удивлялся осведомленности Ленина: он знал обо всем, что происходило в разных уголках огромной страны. Много вождь говорил о крестьянстве, о том, что надо работать на общей земле и по общему плану.

«Вот и в нашем уезде давно об этом твердят», – прошептал Данила.

По душе пришлись слова Ленина о старой школе, о том, что не надо все старое рушить, а уметь выбрать полезное для новой жизни.

«Сколько уже упущено», – думал Данила вечерами после заседаний, перебирая в памяти слова В. И. Ленина. Он вспоминал погромы, уничтожение ценных картин, разрушение строений, памятников в своем краю, пусть даже принадлежавших ранее хозяевам. «Но чьими руками это было возведено?! Эти же руки будут потом разбирать и вновь строить. Неужели это неуемное, неразумное буйство заложено в русском народе изначально? – размышлял с горечью Данила. – Ломать – не строить, наверно, это придумал наш народ».

А вот слова вождя о крестьянстве Данила не мог осознать до конца. «И что ж это получается? Трудяга-крестьянин на своем отдельном участке земли присваивает себе лишний хлеб и превращается в эксплуататора? А кто решил, что этот хлеб лишний для крестьянина? А, может, Ленин прав: не следует горбиться крестьянину день и ночь на своем участке?» «Учиться, надо обязательно учиться – это главная цель молодежи», – вспоминал слова вождя Данила.

Незаметно подошла к концу работа съезда. Появилось много новых друзей, с которыми проводили вечера в спорах, в чтении газет, книг. Наступило 10 октября, в этот день III съезд РКСМ закончил свою работу.

***

Данила возвращался из Москвы с душой, переполненной радостью, которая заметно вырывалась наружу: глаза его горели, излучая при этом какие-то таинственные лучики, на губах часто появлялась улыбка. Глядя на него, казалось, что в вагоне, в который удалось забраться с большим трудом, он едет один, погруженный во что-то свое и очень важное. И, конечно же, он не мог видеть взгляды окружающих его молодых и пожилых попутчиков. Даниле хотелось доехать, долететь побыстрее, чтобы сказать ребятам, что он видел живого Ленина. Ему поверят сразу, он никогда никого не обманывал, даже шутя, даже во имя спасения. И первой, конечно, он скажет об этом своей любимой Прасковье, по которой истосковался. Может, поэтому он и не замечал особо пристального взгляда из противоположного угла вагона. На него, не отрываясь, смотрела чернобровая девушка, смотрела, как на чудо. Видно, понимала, что это чудо скоро растворится, потому взгляд выражал безысходную тоску.

Военная форма делала Данилу еще притягательней. Не обратить внимания на этого юношу было просто невозможно. О таких в народе говорят: «Богатырь земли русской». Это был высокий молодой человек, плотный, мускулистый; белое интеллигентное лицо, большие голубые глаза с густыми ресницами и светлые, кудрявые волосы, выбивавшиеся из-под козырька кожаной фуражки. Внешность Данилы полностью отражала его внутреннее содержание. С пересадками, остановками, он ехал уже четвертые сутки. До родного уезда добрался почти в десять часов вечера. Мог бы заночевать, но решил добираться домой.

«Разомнусь, а то засиделся, – думал Данила, выходя за город. – Обрадую своим неожиданным появлением Прасковью». Это и было главной причиной ночного похода Данилы домой.

Дорога была разбита, но Данила шел быстро, не соблюдая осторожности, потому часто сапоги попадали в лужи и грязь. «Обмою обувку при входе в село», – думал Данила, ускоряя шаг. Не заметил, как вошел в село, ноги сами несли его на пригорок, где стояла школа. Он собирался уже завернуть за угол и взойти на крыльцо, как услышал быстрые тяжелые шаги: кто-то, видимо, мужского пола, выходил из школы. Данила спрятался за угол, сердце защемило от ревности, от обиды. Стояла темная осенняя ночь – хоть глаз коли. Вышедший замешкался у крыльца, затем послышался всплеск. Человек приближался к Даниле. Запахло керосином. На угол, за которым стоял невидимый Данила, полился керосин, частично облитым оказался и он.