Руслан Башаров - Хан

Витя заглушил мотоцикл и начал по привычке регулировать карбюратор, в надежде хоть как-то ускорить предстоящую поездку в город.

Его друг Амиран задерживался. Каждый его уход из дому сопровождался наставлениями от деда, который ни свет, ни заря уже сидел на крыльце. Уважение к старшим, привитое Амирану с молоком матери, вынуждало молча выслушивать длинные и скучные речи.

Наконец, когда дед утомился, парень выскочил во двор. Он бегом направился к месту встречи. Надетая на него белая рубашка, ещё больше оттеняла смуглое лицо, густые брови, соединенные в центре, мощная щетина и чёрные глаза выдавали в нём коренного жителя здешних мест. Амиран был от рождения коренаст, а сложный сельский труд сделал из невысокого парня идеальную машину для любой работы.

Тюбетейка, черные штаны и заношенная обувь позволяли ему с легкостью сливаться в толпе местных жителей.

А вот его друг Витя был светловолосым и к своим семнадцати годам, почти не имел растительности на лице, а голубые глаза и тонкий нос были отличительной чертой немногочисленных, ещё не ассимилированных русских переселенцев. Он был выше Амирана на пол головы, худощав, имел крупные передние зубы и оттого напоминал зайца. Вместе они смотрелись колоритно и знакомые узбеки на своем языке в шутку называли их зайцем и медведем.

– Привет урыс! – радостно сверкнув зубами, крикнул Амиран и пожал руку Вите.

– Что старик опять заставил лекцию выслушать? – спросил его Витя, снимая мотоцикл с подножки.

– Да, мне кажется, он еще моих внуков донимать будет своей болтовней. Хотя сегодня, как ни странно, даже интересно было. Я тебе потом расскажу, а теперь поехали, а то опоздаем.

Вместе они растолкали мотоцикл и поехали.

Витя, как обычно гнал что есть мочи, и уже через час дороги они въехали в город. Утопающий в зелени, с его многочисленными чинарами, строем высаженными платанами, он казался оазисом среди пустыни.

В тоже время монументальные здания университета, гостиниц и прочих административных сооружений, поражали своим масштабом, каждый раз вызывая у ребят восхищение.

Проехав вдоль канала, они остановились около одного из таких зданий. Это была гостиница «Зиёрат». Рядом с ней и находилась цель их визита – городской рынок.

– Езжай к выходу, жди там, мотоцикл не глуши, – сказал Амиран и, спрыгнув, пошёл в сторону толпы…

Толстый журнал назывался так: «Книга приема и сдачи дежурств».

Журнал был новенький. От синего коленкорового переплета исходил приятный книжный аромат. Сторожа в главном корпусе ферганского завода азотных удобрений работали сплошь проверенные, согласно статусу заведения.

Дежурные, непосредственные начальники сторожей, не были слишком строгими к своим подчиненным. Они раскрывали прошитую белыми суровыми нитками и пронумерованную книгу, и вписывали на нужную страницу один и тот же текст: «Замечаний нет».

Сторожа, опять же согласно статусу завода, работали сутки через трое, являлись на работу вовремя, в служебной одежде и чисто выбритыми.

Журнал был исписан до тринадцатой страницы, когда на дежурство заступил Владимир Сергеевич Жданов, человек лет пятидесяти, сухощавый, коренастый, пользующий с юности исключительно одеколоном «Шипр».

Владимир Сергеевич тепло поздоровался с напарником, которого он пришел сменить, отнес в служебную комнату небольшую сумку с провизией и пошел в регистратуру, где сторожа несли посуточную службу.

Было раннее мартовское утро. Да что там говорить, была весна! Солнышко бросало на окна робкие лучи, пахло геранью и где-то вдалеке, напоминая о суетливых весенних буднях, раздавался пронзительный свисток уличного регулировщика.

День был воскресный, работники завода отдыхали. Дежурный являлся обычно к двенадцати, и Владимир Сергеевич подумал, что успеет не только позавтракать, но и почитать своего любимого Фета.

В его скромной однушке, или как он еще называл квартиру – одинокой берлоге, на книжных полках, теснились многочисленные издания поэта. Одну из книг он с боем выбил у знакомого букиниста. Тот сказал, что это прижизненное издание, и заломил за книгу баснословные деньги. Владимир Сергеевич едва выторговал какую-то смешную скидку, а потом выяснилось, что это репринтное издание стоит копейки…

Но все равно он открывал эту книгу и вдыхал аромат строк:

Не ночью, не лживо

Во сне пролетело виденье:

Свершилося диво —

Земле подобает смиренье!

В это момент для Жданова мир за окнами переставал существовать. Он часами теребил книжку и зачастую засыпал с сожалением, что родился не в том веке…

Жданов включил телевизор. Дальше последовал завтрак, обход территории, минутное ничегонеделание с закрытыми глазами на весеннем солнышке, после чего он вернулся в корпус, достал из пакета пару книг и с удовольствием растянулся на скрипучем диване…

Ровно в двенадцать двери корпуса распахнулись. Дежурный, заместитель начальника по режиму Сергей Александрович направился к журнальному столику, на котором лежала уже знакомая нам «Книга приема и сдачи дежурств».

Основной работы у Сергея Александровича было мало. Всю свою хозяйственную деятельность заместитель направлял…ну, как бы это точнее выразиться, на поиск недостатков у других сотрудников. Все это выливалось в рапорты, исправно предоставляемые начальству…

Жданов за пять лет работы на заводе узнавал приход дежурных по шагам.

Он вынырнул из коридора, как пловец из бассейна, отчего Сергей Александрович нервно вздрогнул. Но тут же совладал с собой и непринужденно сказал:

– А, Сергеич?! Ты сегодня?

Вообще-то, сторожа Сергея Александровича раздражали. Они всегда являлись вовремя. На дежурстве не происходило никаких ЧП. Никто не крал крышки от унитазов, не проливал соус на служебную скатерть, не бродил от безделья по цехам. Все было тихо – мирно, по графику, и это не могло не огорчать заместителя.

– Я сегодня, Сергей Александрович. Заступил ровно в восемь…

Черт возьми, зачем он сказал это слово – ровно! Сергей Александрович посмотрел на Жданова так, как смотрят следователи на подозреваемого, которого никак не могут уличить в преступлении.

Но делать было нечего, заместитель открыл служебную книгу и на странице тринадцать, крючковатым почерком написал: «Замечаний нет».

И поставил размашистую подпись.

***

Жданов одним глазом смотрел телевизор, тут же пытаясь открыть банку «Печени трески», но потом передумал и откровенно заскучал.

Его охватило то чувство, о котором Афанасий Фет писал:

И тут же ненарочно

В тени златых кудрей

Красотка Зинаида

Предстанет предо мной…