Игорь Евтишенков - Римская сага. В парфянском плену

Лициния долго молчала. Голова была тяжёлой, и в висках сильно стучало. Табер тоже не решался прервать её молчание и ждал.

– Я должна подумать, – наконец, выдавила она из себя сухие, холодные слова и сразу же увидела, как ужасно они прозвучали для Табера. Он вздохнул и сник, плечи опустились, руки безвольно повисли вдоль тела и на лбу залегли две глубоких складки. – Табер! – резко позвала она. – Табер! Ты – очень хороший человек! Я, наверное, обидела тебя. Но если ты столько лет хранил эти… эти вещи, то… – она сама задыхалась от переполнявших её чувств, – то как я могу отблагодарить тебя? Ты достоин самой большой награды… Я решила… – Лициния на мгновение замолчала, ещё раз прислушиваясь к своему сердцу. Но оно билось радостно и ровно. – Я решила, что ты должен быть свободным человеком, – решительно произнесла она и увидела, что её слова вызвали в его душе ответные чувства. Он сделал шаг вперёд, потом протянул к ней руки, как бы желая обнять, остановился, оглянулся по сторонам, затем развёл руки в стороны и снова опустил их, схватился за голову, запустил пальцы в волосы и рассмеялся.

– Это правда, госпожа?

– Да. С сегодняшнего дня ты – Лициний Корнелий Табер. И, поверь, все члены семейства Сцеволы поддержали бы меня в этом решении.

– Госпожа, госпожа… – качая головой, повторял потрясённый Табер. Он упал на колени и обнял её ноги, потом стал целовать сандалии.

– Не надо, встань! – приказала она. Табер медленно поднялся, и, посмотрев ему в глаза, Лициния почувствовала себя маленьким деревцем под высоким утёсом. Она обняла его за шею и прижала к себе большую, кучерявую голову. Табер неудобно согнулся, ткнувшись лбом ей в плечо, потом вдруг подхватил Лицинию под руки и крепко прижал к груди. Она рассмеялась, болтая сандалиями в воздухе, и впервые в жизни почувствовала себя по-настоящему счастливой.

В это время в другой части Рима Эмилия Цецилия молча слушала рассказ Марка Мессалы Руфа. Она не проронила ни слова, и когда он закончил, тихо ушла на свою половину. Там она подошла к большому сундуку и достала несколько вещей, которые принадлежали Лацию.

На следующий день она принесла дары в храме Весты и Юпитера, отдала весталкам белого петуха, в которого должна была переселиться душа умершего, и оставила его в храме. Там же она оплатила два десятка наёмных плакальщиц, которых доставили туда либитинарии 15 15 Ответственные за похороны. . Женщины под звуки флейт и лиры до самого вечера пели в честь покойника погребальные песни, и Эмилия слушала их до появления первых звёзд. Никто не упрекнул её в нарушении традиций и обрядов похорон, потому что всё было щедро оплачено золотом. Остальные семь дней из восьми она провела в доме одна, со своими рабынями, скорбя и вспоминая прошлое. Но никто, кроме Марка Мессалы Руфа, этого не видел. На восьмой день жрецы должны были совершить обряд с петухом. На следующее утро к Эмилии пришёл главный авгур. Он сказал, что птица оказалась слишком злой и несколько раз вырывалась из рук помощников. Она явно не хотела умирать. Даже когда петуху отрубили голову, он вскочил и отбежал к стене храма. Причём без головы! Все были испуганы таким знамением. Но жрец знал, что душа не хотела вселяться в тело петуха, потому что она не умерла. Она ещё была в теле того человека, которого оплакивала Эмилия. Такими были его слова. После этого она полдня не могла прийти в себя, а потом сразу же поспешила к Марку Мессале Руфу. Несколько месяцев они безуспешно пытались найти хоть кого-то, кто знал, где находится Лаций Корнелий, чтобы выкупить его из плена. Люди Руфа добрались даже до арабского города Эдессы, где продавалось больше всего рабов, но Лация среди них не оказалось. Единственное, что им удалось узнать, так это то, что небольшую часть легионеров погнали на север Парфии, но куда и в какой город, никто сказать не мог.

Постепенно Эмилия смирилась с неизбежным, хотя в глубине души верила, что Лаций жив. Однако у неё была ещё одна проблема, которая начинала доставлять всё больше и больше хлопот. Беременность стала давать о себе знать плохим самочувствием и тошнотой, настроение часто менялось, и Эмилия постепенно перестала мучить Мессалу Руфа своими просьбами. Она даже разрешила принимать Квинта Орату, который старался почти каждый день приходить к ней в дом. Безнадёжно влюблённый в Эмилию, он поклялся бросить к её ногам всё богатство своего знаменитого отца, который первым изобрёл подогрев пола в термах и бассейнах, а потом – в атриумах и домах. Ради неё он даже съездил в Азию и встречался там с Гаем Кассием. Но тот, к сожалению, тоже ничего не знал. Вернувшись с его письмом и подробным описанием последней встречи с Лацием, Квинт Ората долго ждал ответа, и после этого Эмилия впервые согласилась с ним поговорить. Она осторожно пообещала ему подумать о его предложении. Однако рано или поздно, но решение всё равно пришлось бы принимать. Женское сердце разрывалось на части, но материнский инстинкт подсказывал, что ребёнку нужен был отец. Тщательно всё обдумав, она написала Квинту письмо, сообщив, что боги наконец дали ей знак и они могут встретиться и обсудить его предложение. Но сначала надо было договориться об одном условии. Квинт Ората должен был согласиться с усыновлением ребёнка. Тот был настолько рад неожиданно свалившемуся на него счастью, что пообещал Эмилии любить его как своего собственного. Так для неё началась подготовка к новой и неизвестной семейной жизни, однако неясная тревога и ощущение неправильного выбора остались в душе на долгие годы.

До Галлии новости из Рима доходили с небольшим опозданием. Гай Юлий Цезарь к моменту гибели Красса был серьёзно озабочен ухудшением положения на севере Римской Республики. Его это волновало больше всего. Здесь, на дальней границе, скапливались большие силы разных племён. Неизбежность войны становилась очевидной для всех. В Риме в это время умерла его дочь Юлия. Она была замужем за Помпеем. После этого тот перестал писать и общаться с ним. Отношения между ними охладели и полностью прервались. Гней Помпей, чтобы прекратить беспорядки, ввёл свои войска в Рим и почувствовал себя единоличным правителем. Узнав о гибели Марка Красса, Цезарь сразу понял, что теперь ему придётся бороться со вторым триумвиром. И будет это уже не за столом переговоров.

После выборов консулов Помпей встретился с Эмилией Цецилией Секундой у торговца Квинта Ораты, который устроил пир в новом доме в честь своего отца. На самом деле он праздновал свой договор с Эмилией, который она попросила его пока не разглашать. Поэтому на обеде они держались скромно. Однако Квинт не мог скрыть своё счастье. Надев белоснежную тогу из самой дорогой ткани, которую только можно было найти в Риме, он с сияющим лицом и радостной улыбкой расхаживал между гостями, хваля их одежду, обувь, фигуру, причёски женщин и даже рабов. Квинт показывал гостям бассейны с устрицами и обещал построить такие же за полцены. Все видели, что молодой Ората изрядно приумножил состояние своего деда и отца. В последние годы он не только строил, но ещё поставлял в дома аристократов редкие продукты из разных провинций. Это тоже оказалось выгодным делом.