Виталий Штольман - Рассказы без хэппи-энда

Затем она громко хлопнула дверью.

– Сука! Старая сука, – пробормотал тот, – ненавижу!

Я просто закрыл дверь.

– Выродок! Ненавижу! – доносилось оттуда.

Встала жена.

– Опять?

– Ага.

– Сделай что-нибудь, пока он Аньку не разбудил.

Я вышел и придал ускорение этому телу в сторону выхода из подъезда.

– Убивают! Люди добрые, помогите!

– Время – два ночи. Заткнись, – начал закипать я.

Он встал и поплелся к колонке. Пару раз упал, но все же дошел. Еще 5 минут пытался попить, но падал. Я решил помочь, нажав на рычаг колонки. Струя холодной воды ударила четко ему в голову. Он начал приходить в себя.

– Семен?

– Полегчало?

– Есть выпить?

– Давай шурши туда, откуда пришел.

– Здесь мой дом.

– Здесь тебе больше не рады!

– Но здесь же. Мой дом, – начал рыдать он, – Семен, ты – мой сын, а я – твой отец.

– Выпить не дам.

– Сука.

В этот момент во двор заехал милицейский «бобик», из которого выгрузились два стража порядка.

– Буянит?

– Ага. Весь дом всполошил.

– Родственник или сосед?

– Да я без понятия, кто это, заберите его уже, я пошел спать.

– Семен, сука! – завопил пропоец. – Какая же ты сука!

– Доброй ночи, – пожелал мне сержант.

– И вам, надеюсь, тоже доброй.

Я шел в сторону дома под звуки ударов берец о человеческую плоть. Мне не было его жалко. Он уже давно не человек.

У двери в квартиру меня ждала жена. Она наблюдала все происходящее через окно.

– Сём, он ведь снова вернется?

– Однозначно, это ж Батя, он всегда возвращается.

На улице моросил противный дождь. Небо было затянуто однородной серой массой. Уныло. Грустно. И без перспектив на свет. Это был его последний день. Последний день его никчемной жизни. Жизни без радости и счастья. Жизни, пропитанной болью и слезами. Жизни, где говорить громко, опасно для той самой жизни. Любое направление движения с легкостью могло поменяться на падение. Падение в пропасть. Пропасть, где заблудшие души не находят покоя. Пропасть, где оказываются все несогласные. Пропасть, ставшая их последним пристанищем в разбитых желаниях – сделать свою жизнь лучше.

– Целься! – громким голосом скомандовал обрюзгший чиновник в лакированных сапогах. Кто он? Зачем он отдает такие команды? Он палач или жертва, которая сама боится встать на мое место? Кто эти юнцы, что трясущимися руками направляют на меня свои винтовки? Почему они вступили в ряды эскадронов смерти?

Если бы им нравилось убивать, ручонки точно бы не тряслись. Их явно заставили! Их явно лишили выбора! Самого простого и банального выбора. Жить так, как душе угодно. Думай, как говорят. Мысли, как говорят. А затем ты окажешься здесь с винтовкой в руках. Либо стреляешь ты, либо в тебя. Такой выбор им представляют. А выбор ли это вообще?

Я не убийца. Я не вор. И даже не революционер. Я просто говорил. Говорил то, что хотел. А хотел я то, чего не хотят они. Люди из дворцов, задающих тон того, о чем должны говорить другие. Люди, набивающие свои карманы, прикрываясь навязанной обществу идеологией. Обществу таких чинуш, отдающих команды, и зеленых юнцов, сознание которых словно пластилин, смятый в фигурку послушного солдатика пропагандистами режима Хорхе Рафаэля Видела.

На низких частотах из подвала латиноамериканского гетто вещало радио «Голос». Я говорил то, что хотел. А хотел я то, чего не хотят они. Я не знал, слушают меня или нет. Я не знал, кто моя аудитория. Я говорил потому, что не мог не говорить. Да и молчать не мог я тоже. Мне не нравилась гайка, закручиваемая изо дня в день. Мне не нравились перекрытые трубы. Я был зол, но не смел. Я прятался, но знал, что меня найдут. Этот день был неизбежен. И он настал.

Был ли в этом смысл? Может, это все зря? А может, меня и не слушал никто вовсе? Может, они уже не способны слушать? Слушать иное. Ведь мыслить не так опасно. Ведь мыслить не так глупо. Мыслить, как говорят, – хорошо. Мыслить, как говорят – перспективно. Перспективно и хорошо – не стоять тут. Пред дулами трясущихся винтовок. Ведь если ты еще дышишь и набиваешь брюхо, то ты – жив, а жизнь ли это – это уже другой вопрос. Вопрос выживания. Вопрос предательства самого себя. Вопрос рабства на мысленном уровне.

Почему я здесь? Почему мыслить иначе настолько страшно?

Вместо ответа на мои вопросы я услышал лишь: «Огонь!»

Острая боль пробежала по телу, накормленному свинцом вместо вкусного стейка. Почему все сложилось именно так? Каждому свое. Я ж не лаял по ветру, поэтому я здесь?

– Собаке собачья смерть! – крикнул дирижер сего действа.

– Собаке собачья смерть! – хором поддержали его юнцы.

Как же мне вас всех жаль. Вы – роботы. Роботы без души. Роботы, которым с малого детства внушали, что быть роботом – это жизненный план. Вы ни в чем не виноваты. Вы такие же жертвы, как я. Но вы там, а я тут. Лежу и смотрю на небо. Солнце так и не вышло. Стало темнеть. Я закрыл глаза. Последний эфир радио «Голос» оборвался.

На этом все, мои дорогие слушатели! Прощай, дорогая моему сердцу Аргентина! Прощай, жизнь! Я пытался, но увы! Прощай!

– Здесь рождаются мечты, и тут же они умирают!

– Почему, дядь?

– Люди приезжают сюда покорять столицу, переполненные мечтами и надеждами. Мосты сожжены. Впереди только Москва. Впереди счастливое будущее. Девятово – это перевалочный пункт. Временное пристанище. Плацдарм для прыжка. На самом же деле эта трясина затягивает. Многие на этом погорели и остались здесь навсегда.

– Ну у тебя же есть работа, квартира?

– Понимаешь, племяш. 20 лет назад я был такой же, как и ты. Горящие глаза. Чистая энергия. Но…

– Что «но»?

Дядя замолчал. Достал из пачки сигарету и закурил.

– Плесни.

Я налил нам еще водки.

– Ну, будем!

Он выпил, глубоко затянулся и продолжил:

– Спустя 20 лет что я имею в итоге? Съемную квартиру. Низкооплачиваемую работу, где я должен горбатиться круглосуточно, чтобы хоть как-то выжить. Бывшую жену. Дочь, к которой меня не пускают. Алименты. Гастрит. И темную заблудшую душу.

Я налил еще.

– И где мы? Все еще в Девятово. Два часа до работы и два часа с нее. Полжизни в пути. Никаких перспектив и света в конце туннеля.

– Все могло же сложиться иначе.

– Могло. Но не сложилось. Москва не покорена. Пора ехать домой. Этот бой проигран, как и многолетняя война. Надо принять это.

– Так почему ты опустил руки?

– Я стар и слаб для всего этого, понимаешь?

– А что же делать, чтобы не остаться у разбитого корыта?

– Вот у тебя есть мечта?

– Ага. Тачку хочу крутую, чтобы девок красивых возить.

– Дурак ты, Вася. Это не мечта, а цель глупого молокососа. Ну вот будет у тебя тачка, и что дальше?

– Буду с девками фестивалить.