Валерий Коновалов - Прѣльсть. Back to the USSR

Девочки… Впервые чувство чего-то страшно манящего, сладкого, почти преступного испытал он в возрасте шести или семи лет, когда лежал в яхромской городской больнице. Кажется, это был один из дней молодой весны, потому что в палате царили два цвета – солнечный и белый. Солнце зашло через большие, как и всё в его детстве, окна, заполнив палату ярким теплым светом, почти не оставлявшим тени и еще больше подчеркивавшим белизну подоконников, двери, постельного белья… Чкалов разговаривал с девочкой, которая лежала у противоположной стены. Она была примерно одних лет с ним или немногим младше, болтливая и не по возрасту смышлёная. Они были одни в палате. О чем разговаривали – этого он не помнит совершенно. Но помнит, как она вдруг подняла своё одеяло и предложила:

– Хочешь потрогать? Подойди.

Улыбка её стала плутовской, в глазах играл веселый бесёнок. Смуглый живот на белой простыне казался ещё смуглее. И было то, на что нельзя смотреть, – сладкое, запретное, и от возможности увидеть это запретное он почувствовал, как незнакомая доселе истома разлилась по всему его телу. Застигнутый врасплох, испытал он на себе власть порока, о котором тогда еще не имел представления. Были раньше поцелуйчики, разговоры «про это» (собственно, что такое «это», никто из детей не представлял себе по-настоящему), разговоры коллективные, поэтому не носящие интимного характера, но чтобы так, как это произошло со смуглой девочкой, было впервые. Вот и запомнилось: белое, смуглое, почти бронзовое в лучах солнца, грешное, сладкое и вдруг необыкновенно доступное…

Кочевая жизнь семьи военного связана с частыми переездами. В памяти сохранились платформы, на которых останавливались поезда дальнего следования, атмосфера суеты, озабоченности и в то же время свободы, потому что до этого ты чувствовал себя узником поезда. Но больше всего запомнились эти стоянки ожиданием отца, который по наказу мамы выходил покупать еду. Чкалов помнит волнение, с которым он ждал его: а что если папа опоздает и не успеет сесть в отправляющийся поезд? Поезд действительно трогался, и, по мере того как набирал скорость, страх мальчика увеличивался. Удивительно, но мама при этом почему-то никогда не волновалась и всегда успокаивала: папа сядет на скорый и догонит нас. Действительно, папа всегда догонял их, но Чкалов все равно каждый раз волновался, хотя и был уверен, что тот найдёт выход из любого положения. Вот сейчас откроется дверь купе и папа явится – в запорошенной снегом шинели, большой, сильный, умный, красивый, и обязательно в руках его будет что-нибудь вкусное: лимонад, пирожки, варёные яйца, огурцы, по сезону свежие или солёные… Период жизни, когда мы верим, что наши отцы никогда не отстанут в пути и всегда придут к нам на помощь, – самый счастливый в жизни человека, пока он не повзрослеет и не станет заявлять о своих правах, уже критически оценивая возможности родителей и даже вступая с ними в конфликты. Это время уходит, и дальше молодой человек плывёт по реке жизни, надеясь лишь на себя, свободный, но лишённый этого навсегда утерянного чувства уверенности в родительской защите…

Сосед по койке – крепкий, коротко стриженный мальчик, неожиданно явился в их дом в форме суворовца. Вот уж никак не мог подумать Чкалов, что курсантом Суворовского училища, поступить в которое он мечтал, окажется его больничный знакомый. Больше всего нравилась Чкалову форма: шинель с блестящими пуговицами, шапка с кокардой, летом – чёрная фуражка с красным околышком, китель, брюки с лампасами красного цвета, красные же погоны с золочеными буквами… Только кортика не хватало. Папа познакомился с ним в поезде, разговорился и пригласил в гости. Чкалов весь день ждал этого необыкновенного мальчика, а неожиданно пришёл «обыкновенный». Они чинно сидели за круглым столом, на котором стояла ваза с апельсинами, и разговор у них не складывался, хотя в больнице они общались довольно свободно. Съев один апельсин, гость спросил: «А можно мне ещё взять?» Чкалов, зная, что этого делать нельзя (мама разрешила съесть лишь по одному апельсину, хотя для приличия поставила полную вазу), постеснялся отказать. Мама сразу заметила это и постаралась объяснить, как нужно поступать в таких случаях, но он все равно бы постеснялся, случись это вновь. Вообще, на словах всё звучит убедительно, пока ты сам не оказываешься в подобной ситуации. Наверное, в жизни мама и сама бы сделала так же.

Мама… Как они познакомились с папой, описано в рассказе «Бабушка», поэтому не будем повторяться, но хочется сказать о преданности этих двух людей друг другу – преданности, которую Чкалов наблюдал до конца их жизни. Они были единым целым, расчленить которое мог только уход из жизни кого-либо из них.

У папы до встречи с мамой была девушка, за которой он ухаживал, но когда они с мамой познакомились, то сразу поняли, что им суждено быть вместе. При знакомстве мама, чтобы добиться расположения молодого офицера, наверное, употребила все имевшиеся в её арсенале женские средства: кокетство, наигранное равнодушие и простительное «коварство». Женщины в таких делах гораздо опытнее мужчин. К тому же мама была городской: Яхрома – какой-никакой, а всё-таки город. Папа, хотя и носил офицерские погоны, родился в деревне и поэтому не был столь опытен в сердечных делах, наверняка инициатива здесь принадлежала ей. Инициатива простительная: ведь она боролась за своё счастье. И победила. Даже если не всё было так гладко на самом деле, связав свои жизни, они оба вышли победителями. Надо сказать, что мама, хоть и хитрила, потому что в семейной жизни без хитростей, как известно, нельзя, очень уважала папу, считала его очень образованным и умным человеком. Вот так, «умным» был папа, а «хитрой» – мама. Папа честно трудился, старался продвинуться по службе, любил маму, сыновей, своими погонами поддерживая статус «благородного» семейства. Мама занималась домашним хозяйством и потихоньку нарушала закон: продавала через посредников своё шитьё. Узнай об этом начальство, не поздоровилось бы супругу.

В Молотове Чкалов чуть не утонул на армейской площадке. Подморозило, и поверхность воды, затопившей траншею, покрылась непрочным льдом. Каким-то образом удалось выкарабкаться, а то бы на этом месте была поставлена в нашем повествовании точка. Так случается. Обрывается жизнь человека, а почему? Господь в тот раз уберёг его, как не раз ещё спасал впоследствии.

Помнит Чкалов запорошенный снегом двор, на который выходило окно общей кухни, подъезд, первую дверь направо… Ему нравился снег, из которого можно было лепить фигуры, и он решил сохранить его на лето: закатил огромный ком в подъезд и оставил под лестницей на хранение. Мыслил так: пройдёт зима, и только у него будет снег – вот здорово! К сожалению, до лета ком не дожил: исчез на следующий же день, а куда исчез и кто утащил – непонятно. Наверное, кто-то хитрый прибрал к рукам. На месте осталась лишь огромная лужа. За всё время проживания в этом доме не запомнилась ни одна ссора между жильцами, хотя о том периоде помнится немного. Вот тётя Сара, соседка, подвела его к больному мужу, и тот дал ему конфетку, вот рисунки на обоях (тогда обои рисовали на стенах валиком), которые он любил подолгу рассматривать, лежа или сидя на полу в коридоре, а вот постучали в дверь под Новый год – и в проходе возник высокий седой старик с громовым голосом, дед Мороз, которого мальчик очень испугался, так как подумал, что ему сейчас влетит за все грехи, явные и особенно – скрытые. Вероятно, старик, прежде чем вручить подарок, поинтересовался, ведёт ли он себя достойно. Запомнилась на всю жизнь отчаянная попытка одолеть «противный» кусок сала за один присест, как он это делал с рыбьим жиром. Не получилось: его тут же «вырвало». Больше он никогда уже не решался отважиться на подобный эксперимент и понял достоинство этого вида еды, будучи уже достаточно взрослым, когда, «закусывая», клал тончайшие, почти прозрачные ломтики сала на чёрный хлеб.