Валерий Коновалов - Прѣльсть. Back to the USSR

Иногда ходил к солдатам в казармы, где они сидели и лежали внизу и на верхних полатях. Из-за скученности там было всегда душно и жарко. Как-то Чкалов попросил одного из солдат дать ему «покурить» и тот под общий смех приложил окурок к его губам. Ничего интересного мальчик не почувствовал, ведь для него курением было действо, при котором изо рта или носа красиво выпускается дым. Когда он, хвастаясь, поведал об этом домашним, папа устроил целый разбор в казарме, но так и не нашёл виновника. Он даже водил сына на «опознание», но для мальчика все солдаты были одинаковыми и симпатичными на лицо, и поэтому его «показания» не были приняты всерьёз.

Под Челябинском, «на дачах», как это называется у армейских, была та же счастливая, насыщенная приключениями жизнь. Что запомнилось Чкалову? В первую очередь, конечно же, гильзы, которые можно было найти везде и в большом количестве, потому что дачи находились недалеко от стрельбищ. Гильзы эти подвергались исследованию на предмет годности. Если на какой-нибудь из них не было вмятины от бойка, то её сразу тащили в костёр в ожидании, что она «жахнет». За это мальчишкам каждый раз попадало от родителей. Попадало и за поджоги всего, что может гореть, так как магические сила и власть огня проявлялись в неистребимой тяге чиркнуть спичкой о бок коробка и подпалить «ну совсем маленькую бумажку». Наверное, взрослея, человек подавляет в себе эту первозданную страсть, но в детстве он бессилен и находится во власти стихии, становясь опасным для окружающих. Процедура каждый раз была одна и та же. Доставались спички, в ведёрке приносилась вода, и поджигалась бумага. Про воду дети, завороженные видом пламени, забывали, а когда вспоминали, было уже поздно: яма, в которой находилась помойка, полыхала, и, испуганные, в страхе перед неизбежным наказанием, они бежали домой, забивались под кровать в ожидании, что вот-вот откроется дверь, войдёт военный командир и их «заберут в тюрьму», где, как известно, не будет уже ни папы, ни мамы…

Когда в 1959 году семья переехала в Москву, выяснилось, что Чкалов серьёзно отстал от одноклассников. В Красноуфимске он учился прилежно и даже был награждён похвальной грамотой, в Яхроме стал сразу получать пятёрки, потому что его уровень знаний был выше, чем у яхромских ребят. Это сыграло с ним злую шутку: бабушка и мама расслабились, он разленился, какое-то время почивая на лаврах. К тому же сказались и два месяца, проведенные в санатории, где ему приходилось заниматься самостоятельно. Но, несмотря на это, и в Москве была беззаботная, счастливая жизнь, омрачаемая лишь необходимостью делать домашние задания.

1961 год. Линейка во дворе школы №140 Ленинградского района. Чкалову пообещали, что через двадцать лет в СССР будет построен коммунизм. Новость вызвала горячий отклик в сердцах его сверстников. Коммунизм представился их воображению в виде магазина сладостей: бери, сколько душа пожелает. А уж она, будьте уверены, не подведёт. Учительница с досадой объясняла, что желания людей будут ограничиваться сознательным отношением к потреблению, но дети были уверены, что это ничуть не помешает им набрать кулёк конфет про запас. Мало ли: сейчас ты сыт, а через час захочется – не бегать же в магазин каждый раз. Куда как спокойнее иметь желаемое под рукой. То, что люди при коммунизме будут работать охотно и даже с полной отдачей, несколько отравляло картину будущего, но Чкалов успокаивал себя тем, что, может быть, и не дорастет до такого уровня сознательности, а конфеты будет есть наравне с сознательными, потому как – коммунизм и всё по справедливости: у кого сознательность – пусть себе трудятся, зачем лишать их удовольствия, но вот лично он пока не готов. Нравилось и то, что к тому времени уже и в школу не нужно будет ходить – поди плохо?

Мальчишки… Любимой игрой была «войнушка», с которой никакая другая не могла сравниться по азарту. Делились на две команды: на «фашистов», «немцев» и «наших», «партизан», иногда – на «белых» и тех же партизан, «красных». Разумеется, всем хотелось быть «нашими» – выстрелить из револьвера, сделанного из коряги, издав голосом звуки выстрела: «Пчщщщ! Пчщщии!», – и картинно упасть на землю, изображая раненого. «Раненый», несмотря на ранения и громкие стоны, никогда не умирал, а продолжал стрелять так же бойко: «Пчщщщ!» Пели песни. Больше нравились сюжетные, например, такие, как «Ты конёк вороной…… домой, что я честно погиб за рабочих», – или: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперёд…» Песни на другие темы не вспоминаются. «Попал!!! Падай – я первый выстрелил! Уррра, товарищи, в атаку!» Самому авторитетному члену детской ватаги доставалась роль Чапаева. Или просто «красного командира» с непременной повязкой на голове – от ранения, конечно же. Позже Чапаева и красных командиров заменили мушкетёры, потому что вышел французский фильм, который дети смотрели по многу раз, не уставая переживать за любимых героев. Всем хотелось быть Д’Артаньяном, остальные по сравнению с ним выглядели не столь блестяще. Но Д’Артаньян, к сожалению, был один, и кому-то приходилось мириться с ролями Атоса, Портоса и Арамиса. С взрослением прибавились и другие игры – азартные, так как у детей появились карманные деньги. Карманными в том значении, в каком их называют сейчас, те деньги вряд ли можно было считать, в основном они формировались из сэкономленных на завтраках, в зависимости от выданной суммы – от десяти до сорока копеек. Экономили те, кто обладал волей или был вдохновлен какой-нибудь идеей – например, пополнить свою коллекцию новым солдатиком, «дорогой» маркой, сходить лишний раз в кино, купить мороженое или молочный коктейль. Копить лучше всего получалось у «жадных»: у таких идеей могло быть само накопительство. «Жадных» было немного, потому что наличие денег рождало соблазны, противостоять которым в таком возрасте было непросто. Во дворе играли в «расшибалку», или «пристенок». Игра была азартной: она затягивала, лишала воли, и нередко заканчивалось тем, что Чкалов проигрывал все накопленные деньги. Жадность и азарт боролись в его душе…

– Кон! – закричал Чкалов, радуясь удаче.

Его бита, совершив плавную траекторию, опустилась на монеты, сложенные столбиком на «кону». Но не успел он и шага сделать, чтобы собрать справедливо выигранные деньги, как старший мальчик, главный среди них, «хулиган» Хохлов, пнул по кучке и сказал с наглой улыбкой:

– Переиграть! Заступил за черту!

Сердце Чкалова закипело от откровенной несправедливости:

– Как заступил?! Вот, смотри – следы от кед! Я специально стоял в пяти сантиметрах от черты! Кон мой!

Хохлов подошёл к нему и быстрым движением правой ноги стёр нарисованную на земле черту. Доказать уже ничего нельзя было. Остальные молчали. Все понимали, что Чкалов прав, но отдавать ему все деньги было не в их интересах. Командовал Хохлов: