Владимир Латышев - Беседы с Софией

Я его спросила, как он себе представляет разговор, например, между Ромео и Джульеттой на тему о будущем разделе имущества. А когда он вытаращился на меня своими кошачьими глазками, сказала, что если он не помнит этих персонажей, то может использовать в качестве примера Петрарку и его возлюбленную Лауру или любую другую пару из классической литературы.

Психовал он страшно, но сумел сдержаться и стал что-то говорить о том, что теперь другое время и что реальная жизнь всегда отличалась от сказок, которые рассказывают детям.

И тут включилась моя Маринка и знаешь, что она ему сказала? Мы потом с ней долго смеялись! Она заявила, что поскольку он объясняет во что или во сколько нужно оценить каждой стороне потери от будущего предательства и развода, то фактически он ведет речь в детском коллективе о продажной любви как правильной форме семейных отношений.

Ну тут такое началось! Гость страшно рассердился, но наехал не на нас с Маринкой, а на директора школы, которая его пригласила. Получился скандал, классная расплакалась и спряталась в учительской, а с нами быстро распрощались и отправили на каникулы. Всё!

А ведь этот брачный договор придумал не наш противный гость. Такие бумажки действительно подписывают люди, которые накануне ещё объяснялись друг другу в любви, клялись в верности!

Нет, я конечно знаю, что не все пары живут в любви и согласии до конца своих дней, но… говори лучше ты!

Я смотрел на сурово сдвинутые брови Софии под разметавшейся русой чёлкой, на её сжатые и побелевшие от внутреннего напряжения кулачки и не находил нужных слов, тех, о которых не придётся потом пожалеть.

– Знаешь, София, а мне жаль этого холёного дядьку. Его ведь наверняка никто по-настоящему не любил. И сам он тоже. А такой человек вряд ли способен понять то, о чем ты его спрашивала.

София во все свои огромные зелёные глаза смотрела на меня, ожидая продолжения.

– А чтобы разобраться с проблемой брачного договора, нужно, прежде всего понять что такое любовь. Это нужно, даже если ты прочла и прочувствовала не одно классическое произведение и считаешь, что все здесь ясно.

Я сделал паузу перед переходом к самой важной и самой трудной для меня части разговора. На мгновение я даже засомневался в его своевременности и в правильности выбранной линии рассуждения, но взгляд, который буквально вонзила в меня София не оставлял выбора, и я продолжил.

– Тебе, конечно, не нужно объяснять, что в отличие от жизни отдельного человека, жизнь человечества никогда не прерывается. Общество давно выработало механизм воспроизводства своих членов, каковым является семья.

При этих словах София нетерпеливо мотнула челкой и проговорила слегка обиженным тоном:

– Ты что, собрался объяснить мне, откуда дети берутся? Так я уже в курсе.

– Нет София, в этом я не сомневался, иначе вообще этот разговор бы не получился.

– Ну, извини. Молчу!

– Я хочу обратить твоё внимание вот на что. Все живые существа решают проблему сохранения жизни через рождение новых особей, уже подготовленных природой к жизни в естественных для них условиях, которые остаётся лишь побыстрее и получше освоить.

– А люди? Не так что ли?

– Да в том-то и дело, что не так! – воскликнул я, – Причем принципиально не так!

София посмотрела на меня с недоверием и, наморщив лоб, отвернулась. Немного помолчав и вдруг улыбнувшись, она снова обратилась ко мне:

– То что ты говорил, обычно было интересно и, по-моему, правильно. Извини, больше не перебиваю.

– Тогда продолжим. Так вот, проблема продолжения рода человеческого никак не решается с рождением младенца. Сейчас я выскажу мысль, которая может показаться тебе странной, но ты, пожалуйста, не спеши с выводами.

Рождение младенца это дело природы, требующее от родителей лишь здоровья. А вот рождение Человека это проблема, решение которой в это время ещё только предстоит родителям и младенцу.

– А если проблема не решается, что выходит? Что, младенец… не выживет?

– Видишь ли, создав удивительный человеческий организм, природа действительно не предусмотрела для него ни специальной среды обитания, ни способности выжить… без посторонней помощи. Но к счастью, практически у каждого современного малыша есть замечательный жизненный орган. Не догадываешься, какой?

– Но ты же сам сказал, что природа не дала ему способности выжить!

София посмотрела на меня сердито и добавила.

– Ты меня не путай, пожалуйста.

– Но ведь я и не говорю, что этот жизненный орган – часть его организма. Видишь ли, этот замечательный орган это его мама!

Мне показалось, что София пристально смотрела мне в глаза, однако взгляд её был обращён гораздо дальше. Она размышляла, прикусив по детской привычке нижнюю губу. Спина напряженно выпрямлена, а руки сцеплены и прижаты к груди.

– Выходит, что это мать учит ребенка жить, учит быть человеком. А от природы у него только сам организм со своими капризами. Я правильно поняла?

Она вновь сосредоточенно и требовательно смотрела на меня.

– Правильно, хотя на месте матери или вместе с ней может быть и другой взрослый человек. Но чтобы эта школа жизни вообще заработала, нужен не только активный учитель, но и ученик, откликнувшийся на обращенный к нему с любовью зов человеческий. Именно заботливый взрослый своим душевным теплом пробуждает человеческое сознание младенца, которое вспыхивает его первой улыбкой.

– Красиво… Но почему именно улыбка?

– Да потому, что до этого момента все его крики и гримасы были выражением различных позывов организма, голосом природы. Улыбка же, это ответ на обращение извне, другого человека.

И знаешь, как бы старательно и строго не описывали ученые психологи это событие, два впервые встретившихся взгляда всегда неповторимы и… непостижимы.

– Как Джоконда Леонардо да Винчи, – тихо добавила моя мудрая племянница.

– Пожалуй.

София замолчала, наклонившись и рисуя веточкой на асфальте какие-то невидимые знаки. Зная свою племянницу, я тоже не спешил, ожидая, когда она завершит свою таинственную работу.

– Ну, а что же любовь? Или ты хочешь сказать, что если мать не любит своё дитя, то он может так и не улыбнуться ей? Но разве так бывает?

– Знаешь, София, раньше бытовало такое выражение «недолюбленный ребёнок».

Я хотел продолжить рассуждения, но София прервала меня, заявив, что с любовью материнской, преодолевающей свою зависимость от природного инстинкта, ей всё понятно. А вот о том, что касается чувств, связывающих родителей, она хочет меня послушать.

Было похоже, что моя София уже приняла какое-то решение, избавившись от психологической ноши, угнетавшей её последние часы.

– Посмотрю, как ты теперь выкрутишься, – говорили её, снова ставшие лукавыми и озорными, глаза.