Иван Панкратов - Бестеневая лампа

– Почему же не представляю, – дед усмехнулся. – Всё-таки армии почти сорок лет отдал. Знаю, что там и как.

– Действительно, – согласился Виктор. – Это я так, не подумав, ляпнул. Короче, крайнего искали недолго. Мне, судя по всему, грозит неполное служебное соответствие. Ну и попутно рапорт на моих глазах в урну полетел.

– Зубарев-то ваш – правду про него говорят, зверь, – покачал дед головой. – Ты сейчас проследи, чтобы сестру не уволили – с девочками вообще разговор короткий.

– Да бог с ней, с девочкой… – начал было Платонов, но дед не дал ему договорить.

– Ты меня услышал, сукин ты сын? – цыкнул он на внука. – Вы в своей армии контрактом повязаны, а над ней трудовой кодекс висит, которым вертят, как хотят! Твоё служебное несоответствие – хрень собачья. Подумаешь, премию не получишь пару раз. А она вылетит из госпиталя, да ещё и со статьёй какой-нибудь! Знаешь же, что она ни в чём не виновата. Рапорт напишешь снова через год. Срок тебе немалый дали на реабилитацию. Главное, не профукай его бездарно. Ещё какие-нибудь новости есть?

– Да вроде нет, – шмыгнул носом, как школьник, Виктор.

– Тогда пока, – дед, стараясь не смотреть внуку в глаза, пожал руку на прощание и вошёл в подъезд сразу напротив гаражей.

Виктору очень хотелось подняться с ним вместе, выпить по чашке чая, поговорить. Но сегодня лучше было не лезть с разговорами и оставить его наедине с собой.

Жил дед один уже тринадцать лет. Бабушка Виктора умерла неожиданно; дед долго горевал, не находил себе места, однако потом как-то собрался с силами и ещё долго проработал в госпитале, заполняя пустоту в сердце пациентами. Вместе они были с женой ещё с войны, воюя в одном медсанбате, он – командиром операционно-перевязочного взвода, она – медсестрой. Поженились прямо на фронте в сорок втором, дошли до Праги, и потом, в мирное время – сначала Сочи, потом учёба в Москве, а оттуда через всю страну на Курилы, затем Приморье… Помотало по гарнизонам офицерскую семью. Осели в конце пятидесятых в гарнизонном госпитале, что волей министра обороны внезапно разросся, стал окружным, хоть и ненадолго. Дед получил наконец-то звание подполковника, которое ну никак не давалось ему целых шестнадцать лет. Он шутил про это: «У Жюля Верна пятнадцатилетний капитан, а я был шестнадцатилетний майор».

К тому времени дочь, родившаяся сразу после войны, тоже прониклась врачебным искусством до мозга костей и поступила в медицинский институт, продлив династию. А позже это сделал и Виктор…

Спустя два дня он стоял в операционной над гнойной раной правого бедра со скальпелем в руке и думал о том, что делать, если дед прав. Рыков, положив стерильные руки в перчатках на простыню, терпеливо ждал разреза. Вчера на пятиминутке ему хватило слов Платонова: «Дед считает, что надо раскрыть послеоперационную рану и уйти пониже фиксатора. Там должен быть карман. Не раскроем его – будет течь всю жизнь». Он неоднократно сталкивался с Владимиром Николаевичем на работе – и пока тот был ещё на гражданской ставке, и после его выхода на пенсию, когда опытного хирурга приглашали для консультаций. Поэтому – раз Озеров сказал, значит, надо выполнять.

Операционная медсестра Юля в ожидании разреза занималась наведением порядка на и без того идеальном столике – перекладывала с места на место тупферы, ещё раз проверила наличие всех необходимых инструментов, шовного материала, антисептиков, поправила перчатки, после чего замерла неподвижно, глядя на лезвие скальпеля.

Виктор взял в другую руку салфетку, прикоснулся к коже острием, надавил. Рыков приготовил коагулятор, нащупал на полу педаль. Они начали.

Тандем действовал слаженно, Юля помогала. Салфетки и тупферы менялись вовремя, все зажимы держали, коагулятор работал, крючки не соскальзывали. Время от времени попискивал наркозный аппарат, анестезистка измеряла давление, проверяла уровень во флаконах капельницы.

Через десять минут работы в глубине свищевого хода Платонов протянул руку в сторону столика медсестры. Юля чётко вложила в неё длинный изогнутый зажим. Рыков растянул рану крючками, но всё равно Виктору было не очень удобно уходить вглубь. Он немного согнулся, почти прилёг на живот пациента, ввёл зажим внутрь, ощутив кончиком, что скользит по бедренной кости. Пройдя максимально глубоко, медленно раскрыл бранши, на секунду прикрыл глаза, представив себе раневой канал изнутри, аккуратно на несколько градусов подвигал зажим, чтобы понять, что ничего лишнего в него не попадёт. И свёл бранши до первого щелчка.

В операционной все замерли в ожидании. Виктор немного пошевелил зажим, понял, что он легко извлекается – и вытащил его наружу.

– Опаньки, – только и смог сказать Рыков.

В зажиме болталась салфетка – в крови и гное. Виктор молча взглянул на всех, кто сейчас смотрел на это инородное тело, и покачал головой из стороны в сторону. Анестезиолог понимающе кивнул и отвернулся к своему аппарату. Рыков сухо кашлянул. Он хотел было развести руками, но крючки в ране не давали ему это сделать.

Напоследок Виктор посмотрел на операционную сестру. Юля подняла брови и провела рукой перед маской, словно закрывая рот на невидимый замок.

Все всё поняли.

Платонов бросил салфетку в таз рядом с десятком других кровавых салфеток и шариков и попросил широкую турунду с перекисью. Надо было обработать полость, где почти два месяца лежало инородное тело…

Закончили они через сорок минут, зашивать пока не стали, введя в рану через контрапертуру несколько длинных дренажей-полутрубок, нарезанных из капельницы. Виктор поблагодарил всех, выходя из операционной и снимая на ходу перчатки. В предоперационной он сел на кушетку и в очередной раз за сегодня вспомнил, как дед наклонился к нему в гараже и шепнул: «Салфетка…».

Рыков вышел следом, присел рядом.

– Всё вышло, как он сказал?

Виктор кивнул.

– Просто выслушал меня, снимок посмотрел, пальцем ткнул. Три минуты. И два месяца. Надо было раньше спросить его совета, – вздохнул он. – Хотя, в принципе, и сейчас ещё было не поздно. Надеюсь, по фиксатору и винтам гной никуда не пошёл, салфетка ниже лежала почти на десять сантиметров.

– Поживём – увидим, – сказал Рыков. – Манохину будешь говорить? Я б сказал. Приватно.

– Скажу, наверное, – пожал плечами Виктор. – В журнал-то всё равно запишем. Надеюсь, меня все правильно поняли и никто ничего не разболтает. Что было в операционной – остаётся в операционной.

Рыков кивнул, соглашаясь.

– Ты Владимира Николаевича почаще привлекай, – посоветовал он, уходя в ординаторскую. – Им, старикам, это всё нужно. И для мозга работа, и нужным себя почувствовать. Иначе он окончательно превратится в садовода-любителя – а у него серое вещество на два порядка круче нашего. Нельзя, чтобы такой умище в гараже простаивал.