Иван Панкратов - Бестеневая лампа

– Понимаете, – внезапно сказал Виктор, всё размышляя о том, как дед понял, что там именно салфетка, – он ведь не просто снимок смотрел. Он ещё спросил, кто оперировал. Он от каждого из нас знает, чего ожидать. От вас, от меня, от других врачей.

– Дед твой в каком звании уволился? – зачем-то спросил Рыков.

– Полковник.

– Выслуги сколько было? Он же с сорок первого года в армии?

– Да, прямо с начала войны. Тридцать шесть календарных лет.

– Виктор Сергеевич, и ты удивляешься, что он нас читает, как открытую книгу? Он Амосову ассистировал, Вишневскому – я ж его рассказы помню. Там в голове, как у хорошего шахматиста.

– В смысле? – не очень понял Виктор.

– У шахматистов база партий со всех чемпионатов мира и других соревнований в памяти сидит. Они всё и всегда могут назад отмотать, прикинуть, как другой бы на его месте сыграл. У деда твоего – миллион операций почти за сорок лет службы. И он ведь потом не ушёл сразу, а ещё двадцать лет гражданским отработал. Владимир Николаевич твой шов от моего отличит с закрытыми глазами. А уж то, что Манохин со своими анекдотами бесконечными в бедре салфетку забудет – так это само собой.

Виктор кивнул, соглашаясь. Тем временем, майора выкатили из операционной. Юля вышла следом, не вынимая рук из кармана на груди.

– Слушайте, Виктор Сергеевич, я, конечно, многое видела, но салфетку на моей памяти…

– Не было никакой салфетки, – оборвал её хирург. – Забудь, пожалуйста. Вот прямо сейчас забудь. Но выводы сделай такие, чтобы на всю жизнь. Чтобы за тобой или за мной никто ничего подобного никогда не достал.

Сестра согласно кивнула одними ресницами – медленно и сексуально.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Виктор, – а теперь пускай мне халат развяжут, пока я его не порвал.

…Дед сидел в гараже на маленькой табуретке и перебирал картошку, для которой отгородил вдоль стены при помощи досок маленькое, но глубокое хранилище. Машина стояла на улице под деревом, на освободившемся полу сушились примерно пара мешков хорошего крупного картофеля.

Виктор молча подошёл, взял у стены брезентовый складной стульчик, поставил рядом, присел и стал помогать.

– Гнильё вон в то ведро, – дед указал поворотом головы немного в сторону. – Крупную аккуратно на пол. Не бросай, а клади. Потом в мешки сложим и в подпол. Среднюю пока не трогай, на весну надо отобрать.

В тишине они просидели около десяти минут, сортируя урожай. Потом дед спросил:

– Нашёл?

Виктор кинул очередную картошину с подкисшим боком в ведро для гнили и кивнул.

– С Манохиным говорил?

– Говорил.

– А он?

– Плечами пожал только. Радует, что хоть «спасибо» сказал.

– «Спасибо» – это хорошо, – дед оглянулся, оценивая, сколько картошки отобрано для спуска в подвал. Виктор положил руку ему на плечо и спросил:

– Откуда ты знал?

Дед обернулся и посмотрел на внука каким-то хитрым и добрым взглядом. Спустя несколько секунд паузы он ответил:

– Я тебе сейчас кое-что скажу, но ты обещай, что никому.

Виктор кивнул.

– Я не просто знал, – дед взял в руку картошину, покрутил, подбросил пару раз. – Я был уверен. Ты помнишь, что я первое спросил после того, как ты анамнез рассказал?

– Ты спросил – кто оперировал.

– А почему?

– Мы это с Рыковым сегодня обсудили. Потому что у тебя какой-то свой подход к каждому хирургу, ты за каждым знаешь, кто на что способен – недаром ты ведущим хирургом был дольше всех.

– Да… – задумчиво покачал головой дед. – Многих повидал. И это не первая салфетка у Манохина.

– Как так? – брови у Виктора сами поползли вверх.

– А вот. Не первая. Третья. Просто про первую никто не знал, а про вторую только сам Манохин. Любит он глубоко в ране работать тупферами, салфетками, турундами. И один раз я на перевязке достал салфетку на третий день после операции – ничего не случилось ещё тогда. Просто не успело. Почувствовал каким-то шестым чувством, что надо пару швов снять и поискать в глубине. Снял, достал, зашил заново. Пометку себе в перекидном календаре сделал – а Манохина на следующий день прикомандировали к фронтовым учениям на полтора месяца, и как-то забылось. А через год – вторая салфетка. Отозвал его в сторонку, говорю, что ж ты, милок, такой невнимательный. Он огрызнулся. Я половины из-за своей глухоты не расслышал, но понял, что раз я ему не начальник, то и нечего его учить.

Виктор вздохнул и продолжил перебирать картошку.

– Ну, и по снимку понятно было, – неожиданно продолжил дед. – Не так всё выглядит при остеомиелите. Рентгенологам тоже можешь гол забить – пусть книжки внимательнее читают. А мы давай-ка лучше мешки наполним…

Они провозились в гараже ещё около часа, освободив место для «Жигулей». Дед подавал Виктору мешки, тот принимал их внизу, в подвале, и всё думал, думал о том, как старый хирург видит всех молодых насквозь. Лучше всякого рентгена.

Когда работа закончилась, дед протянул ему руку и помог выбраться наверх, хотя надобности в этом особой не было.

– Выводы для себя сделал? – спросил он внука, не выпуская руки.

– А куда ж деваться, – тот пожал плечами. – Пришлось.

– Это главное, – согласно кивнул дед. – В медицине всё так – старайся извлекать уроки из ошибок других. Свои ещё успеешь понаделать. А что там с дежурной медсестрой?

– Рыков на личный контроль взял. Мы с ним все объяснительные прочитали – не надо Шерлоком Холмсом быть, чтобы понять, что драку предотвратить она не могла. Но выговора не избежать, я уверен. С формулировкой «За ненадлежащий контроль за переменным составом». Из тех, кто в виновниках будет ходить, она легче всех отделается. Я без Академии и премии. Рыков – ему могут контракт не продлить, у него заканчивается через полгода.

Дед внимательно выслушал, одобрительно кивнул, убрал в сторону табуретку, сложил стульчик и пошёл к машине. Заехал он быстро и чётко, с одного раза, впритирку к хранилищу для картошки. Выбрался из «Жигулей», несмотря на тесноту и больную спину, и каким-то хитрым шагом, опираясь на стену одной рукой, вышел из гаража. Виктор помог ему закрыть двери, а потом сказал:

– Рыков хочет, чтобы я тебя чаще привлекал к консультациям – особенно после этой салфетки. У нас хватает порой непонятных пациентов – где-то с диагностикой проблемы, где-то с техникой или с тактикой.

Дед кивнул, понимая и соглашаясь.

– Зовите. Я пока при памяти. Чаю, может, хочешь?

Виктор не отказался, и они поднялись к деду домой. Владимир Николаевич любил чай с молоком, пил всегда из огромной кружки, чуть ли не поллитровой. «У начальника должна быть большая кружка, – говорил он. – Чем больше кружка, тем больше уважение». У Виктора на работе была такая же – только любил он больше кофе.