Артемий Леонтьев - Москва, Адонай!

Гость наконец определился с заказом и пальцем подозвал Марка.

Да за одно то, что я вынужден реагировать на эти пальцевые подзовушки, мне пожизненную ренту надо, бесплатное молоко и психоаналитика с сигарой.

Громов шагнул к гостю, с трудом скрывая раздражение.

Батюшки, сватушки! Выносите, святые угодники! В эти две недели высечена унтер-офицерская жена! Арестантам не выдавали провизии! На улицах кабак, нечистота! Позор! Поношенье!

– Здравствуйте, что будете заказывать? – достав из переднего кармана фартука блокнот, Марк приготовился записывать.

Гость беззаботно почесал подбородок теми же самыми пальцами, какими только что пренебрежительно подозвал, даже не подозревая, что секунду назад ударил этими пальцами по лицу, воткнул эти ногти в алую мякоть сердечной мышцы, расцарапал глаза и селезенку.

– Мне, пожалуйста, апельсиновый фреш с ромом и стейк рибай.

– Какая прожарка? – делая набившие оскомину своим однообразием записи, снова небрежно, снова кривым почерком, тогда как Марк умел писать очень красиво.

Гость прищурил глаз, как будто что-то мысленно взвесил.

– Medium… Кстати, скажите, а у вас вообще все мясо привозят из Новой Зеландии или только что-то конкретное?

Марк смотрел в сытые уверенные глаза гостя, карие и невозмутимые, как Марианская впадина – глаза простодушно ждали ответа – эти глаза всегда привыкли получать ответы.

Просто не говорите. На столе, например, арбуз – в семьсот рублей арбуз. Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижу; откроют крышку – пар, которому подобного нельзя отыскать в природе… Как приличный официант из приличного заведения я должен сказать, что все мясо из Новой Зеландии – так написано в меню, – но вся беда в том, что я не приличный официант из приличного заведения, то есть я вообще не официант, не профессионал и даже не пошлое комильфо с притягом за мочку уха, а значит, как плохой официант и в соответствии с этим – честный человек, не могу не открыть этому гостю страшную тайну происхождения наших млекопитающих… Ну какая, какая, царица Иштар, Новая Зеландия, милый ты мой гость, если это самые что ни на есть наши постсоветские буренки с патриотично-меланхоличными очами? И главное, скажи мне, скажи, почтеннейший ты мой гость, вот чего ради стыдиться их говяжьего гражданства? Ну напиши ты, как есть! Но нет же, нет же, нет, слишком не доверяет русский холоп производству своих собратьев… Ну какая еще Новая Зеландия, если начальство не может раскошелиться даже на корм для камчатского краба, заточенного компрачикосами в гигантском аквариуме на потеху чавкающим гурманам?

Гость терпеливо ждал ответа от задумавшегося официанта, а Марк перевел глаза на пухлолицего менеджера, который записывал в свой анафемский блокнот какие-то отъявленные мерзости.

Милейший ты мой гость, да что такое краб? Кто будет заботиться о питании краба, если сами сотрудники ресторана, являющиеся по большей части представителями человеческого рода, питаются отбросами, приготовленными руками специально обученной затрапезной бабы – поварихи Зои – практикующейся на разбавлении еды водой, воздухом и силой мысли, так что даже почтенная гречневая и драгоценная рисовая каши ее производства могли бы привести в ужас любую детдомовскую столовку или харчевню какого-нибудь муниципально-решетчатого казенного заведеньица?

Наши дети не должны болеть ПОНОСАМИ! Утром зарядка – ЗДОРОВЬЕ В ПОРЯДКЕ! Вступайте в ряды продиспансеризовавшихся!

Хотя нет, один раз, помнится, каша была вкусной… Да, совсем как вчера помню… До сих пор еще не улеглись разговоры о том, как однажды донельзя обыденным, ничем не примечательным утром на завтрак вдруг подали вкусную манку. Потрясенные сотрудники вкушали и пищеварили, смущенно переглядываясь и как-то нервно озираясь по сторонам… ожидали после завтрака непременной подлости-расплаты за вкусную трапезу, будь то отравление, расчленение, увольнение или хотя бы всеобщие штрафные санкции, но, как назло, ничего не произошло, никого не убили, не похитили и даже не изнасиловали, так что день минул так же, как и все другие, прочие, поперечные… После произошедшего пищевого эксцесса по углам по щелям по амбарам по сусекам расползался обескураженный шепоток – среди потрясенных лакеев закрепились две версии. Одни поговаривали, что тучная персональская повариха наконец-таки испытала оргазм, но из этого логично вытекал другой вопрос: «Какому конченому человеку сей акт был под силу, а главное, что именно должно произойти в жизни пусть даже самого задрипанного мужичонки, чтобы он решился на подобный пассаж?» – было совершенно очевидно, что данная теория ни что иное, как наглая безосновательная сплетня – гнуснейшая из гнуснейших, архискверная и во всех отношениях клеветническая теория, поскольку никто и никогда не мог совокупить затрапезную бабу Зоечку даже под угрозой расправы или Страшного Суда, однако до сих пор находятся те, кто в курилке поддерживает именно эту теорию; другие утверждали, что все гораздо прозаичнее, скажем так, более механически, то есть более приближено к всемирному закону тяготения – так как, скорее всего, здесь нагрешил господин Ньютон, и слабосильная рука разомлевшей от пищеварения женщины дрогнула в самый неподходящий момент, воследствие чего из стакана с манкой высыпалось слишком много крупы… В любом случае, с тех самых пор сотрудники знали: на самом деле затрапезная Зоечка умеет готовить, просто она специально обучена не использовать свои способности, чтобы не распылять по пустякам кулинарный дар и экономить продукты… Но не думайте, не думайте, милейший вы мой гость, будто я пытаюсь клеветать на добрую нежную чуткую повариху нашу Зою, ибо собственными глазами видел, что не чуждо, не чуждо женщине сей и милосердие, и человеколюбие, и другое что прочее щепетильное, трепетное там, разное сантиментальное в общем миросозерцании и других естественных отправлениях и нуждах – несколько недель назад возле склада Зоечка подкармливала таракана, глядя на него с внимательным умилением грустных глаз. Повариха бросала ему колбасные катышки и пыталась погладить блестящую спинку пухлыми мукомольными пальчиками, но оранжевый толстяк проявил редкостное равнодушие, убежав, как ни в чем не бывало – клянусь вам, милый гость, он убежал и был таков, шельмец… но все равно, все равно от картины сей исходило что-то нравственно возвышенное, почти богоприсутственное, да-да, я не шучу.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.