Сергей Изуграфов - Смерть на Кикладах. Сборник детективов №5

– Не стоит благодарности, – покачала головой управляющая. – Мы планируем отплывать на «Афине» сегодня в двенадцать часов. Капитан Василиос отвезет нас на Парос, а вечером заберет обратно.

– Тогда надо срочно собираться? Если мы едем на весь день… – Лили взглянула на часы и всполошилась: – Боже мой! Уже десятый час! Прошу простить, побегу, потороплю Джеймса! Он терпеть не может опаздывать.

– Встречаемся на пристани в полдень! – предупредила управляющая уже убегающую англичанку. – Но без вас мы не отплывем, Лили, не беспокойтесь!

Та обернулась, просияла благодарной улыбкой и помахала рукой в ответ.

Ну вот, все билеты пристроены, с облегчением подумала Софья, все участники оповещены: Смолев, Стефания, Василий Аркадьевич с супругой, Виктор и Тереза, плюс вся семья Бэрроу и она сама. Ровно десять человек.

С капитаном Василиосом, владельцем двухмачтовой шхуны «Афина», она связалась по поручению босса еще накануне и обо всем договорилась.

Крепкий моряк лет пятидесяти, краснолицый, широкоплечий, с черной, как смоль, окладистой бородой, часто оказывал владельцу «Афродиты» услуги по перевозке грузов и пассажиров. Бэрроу тоже прекрасно знали и самого Василиоса, и его любимицу-шхуну: в свое время они арендовали ее на целый сезон для подводных археологических раскопок, когда была найдена римская онерария, 23 23 Римское торговое судно первой половины первого века нашей эры – прим. автора полная амфор. Супруги Бэрроу тогда дневали и ночевали на «Афине» почти два месяца подряд. Джеймс с тех пор специально выписывал для капитана из Англии его любимый табак «Черный Кавендиш» в знак искренней признательности за оказанную неоценимую помощь.

Капитан «Афины» был хорошо известен на островах Кикладского архипелага. Много лет он совершал рейсы по маршруту Миконос – Парос – Наксос – Аморгос – Санторини, перевозя туристов и разнообразные грузы. Поговаривали, что в былые времена Василиос зарабатывал и вовсе неплохо, не гнушаясь и контрабандой. Но те времена давно прошли, уступив место туристическому буму; в сезон и шхуна, и экипаж были нарасхват. Хуже, когда спрос заканчивался.

Иногда, в дождливое и ветреное межсезонье, сидя в таверне за рюмкой горячего ракомело в ожидании клефтико 24 24 Дословно «краденое мясо»: тушеная баранина или козлятина – греч., – прим. автора из козлятины и глядя в окно на бушующий шторм, бородач, тщательно прочищая свою трубку от табачного пепла и постукивая ей по краю глиняной пепельницы, недовольно ворчал, что за свою долгую жизнь по собственной воле никогда не провел на суше более трех дней подряд, и будь он проклят, если не выйдет в море сразу же, как только ему позволит погода.

«На этой суше, – любил он повторять, недоверчиво буравя случайного собеседника черными глазами из-под косматых бровей, – добра не жди! Да и людишки тут, через одного, – так себе! Мелочь людишки-то! Барахло! Никому доверять нельзя. За редким исключением… Нечего мне здесь делать, на суше!».

Неудивительно, что многие островитяне считали капитана, во-первых, не слишком приятным собеседником, а во-вторых, безнадежно одержимым морем. А когда погода вдруг устанавливалась и можно было даже поднять паруса, поймав попутный ветер, чтобы сэкономить на солярке, «Афина» немедленно покидала порт, словно ее неугомонного капитана и в самом деле куда-то гнала неутолимая жажда странствий.

Пассажиры шхуны, расположившись с удобством на обеих палубах «Афины», во время переходов от одного острова к другому могли наблюдать, как попыхивая большой трубкой и выпуская огромные клубы ароматного дыма, грек стоял часами на мостике, широко расставив ноги и держась за штурвал. Здесь Василиос был в своей стихии. Ощущая себя со шхуной единым целым, капитан время от времени бросал взгляды на навигационные приборы, на бегущую воду за бортом и на кружащих в небе беспокойных чаек. «Афина» отлично слушалась руля, послушно отзываясь на малейшее движение штурвала, дизельный двигатель вращал гребной винт, попутно передавая легкую вибрацию на корпус, форштевень привычно резал волну, а за кормой белела полоса пены. Все было в порядке, и все было под контролем капитана. «То-то и оно! Это тебе не какая-нибудь там суша!» – частенько бормотал он с довольным видом себе под нос.

Пассажиры, из тех немногих, кто допускался на мостик, часто замечали лежащий рядом с капитаном роскошный деревянный футляр, но не все знали, что в нем хранится еще одна гордость капитана: изготовленный мастерами немецкой фирмы «Зауэр» устрашающего вида двуствольный дробовик четвертого калибра. Произведенный по специальному заказу, он был заряжен патронами с восьмимиллиметровой картечью. Василиос называл эту двустволку, о которой на островах ходили легенды, «Большая Берта». Огневая мощь ее двух стволов была вполне сравнима с небольшой вертлюжной пушкой, что в свое время устанавливались на торговых судах для защиты от пиратов. Василиос ни от кого не скрывал, что в случае необходимости, для защиты экипажа или пассажиров шхуны, он был готов пустить оружие в дело не раздумывая. Зная характер капитана, все местные островитяне верили ему на слово.

Без пяти двенадцать к причалу, где была пришвартована «Афина», подошли четверо.

Смолев привез в порт супругов Крыловых на машине: Василий Аркадьевич еще был слишком слаб, чтобы совершать длинные пешие прогулки, и сам от виллы до пристани он бы попросту не дошел. Стефания, Тереза и Рыжая Соня были уже в порту. Часом раньше они отправились в торговый центр Пагонис, чтобы выбрать себе по новой кожаной сумочке ручной работы, потом собирались пройтись по портовым лавочкам с украшениями. Они должны были появиться с минуты на минуту.

Ничто так не стимулирует женщин к покупкам, тоскливо думал Алекс по дороге в порт, как возможность немедленно продемонстрировать окружающим свои обновки. Сам он с трудом переносил походы по магазинам, они его раздражали, но свою точку зрения Стефании не навязывал: не хотел выглядеть в ее глазах старым брюзгой, поэтому ее идее посетить торговый центр перед поездкой на фестиваль противиться не стал. Генерал с радостью присоединился к Смолеву и Крыловым. Виктор также терпеть не мог ходить за покупками, и Тереза старалась избавить мужа от этих мучений.

В порту было малолюдно: подходило время традиционной дневной сиесты. С десяток пришвартованных парусных яхт замерли на своих стоянках у причала; их владельцы разошлись по магазинчикам и местным тавернам. Рыбаки уже распродали свой утренний улов и отправились по домам отдыхать до вечера. Лишь в самом конце пирса, у пары видавших виды баркасов, на составленных друг на дружку пластиковых ящиках сидели старики и сосредоточенно чинили потрепанные сети, быстро орудуя инструментами. Они изредка вступали друг с другом в беседу, перебрасываясь между собой короткими фразами и посмеиваясь. Упитанные чайки сонно дремали на нагретых солнцем камнях. В марине царил полный штиль, хотя за каменным волнорезом море легко играло волнами, то и дело насылая их с шелестом на бетонный мол, словно стараясь раздвинуть свои границы. Солнце стояло высоко, но не палило, как летом, а приятно согревало. Мальчишки лет тринадцати, устроились на парапете и, весело болтая босыми ногами, удили какую-то мелочь. Пара худых портовых кошек, флегматично застывших рядом с ними в ожидании улова, пребывали в обманчивой апатии перед схваткой за добычу. Двухмачтовая шхуна, готовая к отплытию, довершала общую картину. Ее сверкающие борта, выкрашенные в ярко-красный цвет, отражали солнечные лучи и бликующую воду лагуны. Над кормой гордо реял бело-голубой греческий флаг.