Алиса Тишинова - Букет из мать-и-мачехи, или Сказка для взрослых. #Мистический роман

Здесь не было никакой фонограммы, что оказалось весьма приятно. Пел я сам, под свою собственную гитару. Черную, как и прошлый раз. Одет я был тоже во что-то черное, кожаное, заклёпочное. А выступление наше показалось мне куда лучшим, чем в прошлый раз: я буквально рвал душу и голос (я и не знал, что у меня может быть такой голос). И песня была моя собственная, – я это чувствовал; слова и мелодия ощущались родными, личными, созданными мной. А вот зрители отличались лишь количеством. Волны влюбленности и восторга обдавали меня так же, как и в первом моем «выходе» на сцену…

Последний аккорд… Зал замер. Я стоял, широко расставив ноги, обутые в черные узконосые сапоги, опустив гривастую голову и устало улыбаясь. В ушах (настоящих!) – еще звенело, руки еще держали аккорд. Зал взорвался аплодисментами. Ко мне устремился людской поток: кто-то нес цветы, кто-то – воздушные шары, а кто-то и пиво. Я наклонялся, благодарил, принимал подарки, снова благодарил… Призывно смотрели девичьи глаза; мерцали яркие, томные улыбки. Голову закружило. Такое разнообразие женской красоты! Многие казались очень привлекательными, как… разного вида конфеты в красивых фантиках.

Внезапно сердце дернулось, глаза прилипли. Она была не в сверкающем мини-платье; без декольте и яркой помады; черной кожи и заклепок. Простая черная футболка (а может, как раз шикарная?) облегала грудь; джинсы – не самого модного покроя, зато с широким поясом, подчеркивающим тонкую талию. Рука, протягивающая мне тёмно-красную розу, с нежными пальчиками и коротко подстриженными ногтями. В серых, распахнутых на меня глазах, плескалась детская радость. Поразило, что глаза эти не соблазняли, не хитрили, а просто любовались… любили… Тень от ресниц падала на неестественно белое в свете прожекторов лицо; нежно-розовый рот улыбался, а черная масса распущенных волос спускалась, кажется, ниже талии.

Я задержал её руку в своей лишь на миг дольше, чем было необходимо, – и сразу же ощутил на себе пронзительный взгляд, обжёгший ревностью. Ах да! Я и забыл совсем… (или лучше сказать – я этого даже ещё не знал!) В первом ряду, прямо напротив меня, сидела моя жена аж с тремя подругами! М-да-а… нерадостные перспективы. Сейчас она пойдет со мной за кулисы, и я должен буду общаться с ней и этими женщинами; слушать их восторги и замечания, показывать всё, аки гид в музее…

Все это пронеслось в голове за один миг… Я узнал, что я женат; что у нас есть сын. Жену я не то, чтобы сильно любил, но жили нормально. Отец ее был мэром соседнего города… Он незаметно помогал продвижению нашей группы; сейчас любому таланту нужна помощь, иначе не пробьешься. Жена исполняла обязанности менеджера, и получалось у нее неплохо. Да и все при всем, в общем-то. Почему нет? Внешность – приятный европейский стандарт: модная короткая стрижка, осветленная челка; очень даже ничего… Разве что, располнев после родов, она выглядела несколько гротескно в коже и заклепках.

…Я сделал то, что должен был, – и чего мне совершенно не хотелось, – отпустил руку девушки. Продолжал приветствовать оставшихся поклонников, благодарить и улыбаться, – они же ни в чем не виноваты… Но настроение мое было испорчено.

Внезапно я услышал (почувствовал?) – сквозь шум, приветствия и овации, – слабый вскрик со стороны ступенек к левому выходу. Бож-ж-же мой! До чего доводит ревность! Я видел быстро удаляющийся от меня: «А я тут не при чём», – покачивающийся зад жены… Снежана с подругами, стуча двенадцатисантиметровыми шпильками, спешно покидали зал через общую дверь вместо того, чтобы всей толпой направиться за кулисы.

Обостренным восприятием я видел и слышал всё совершенно отчетливо; внутреннее видение отмотало для меня картинку на несколько секунд назад: Снежана метнулась к выходу вслед за «моей» девушкой, и, обгоняя ее, – внезапно словно бы потеряла равновесие, – ее резко качнуло назад, прямо на ногу незнакомки всем своим весом… Та, вскрикнув, опустилась в ближайшее кресло, и теперь ошарашенно переводила глаза со своей ноги – на Снежану. Почему-то никто не обратил внимания на произошедшее, – видимо, на самом деле, она вскрикнула очень тихо, так, что заметил всё я один.

Поспешно простившись с последними фэнами (очень кстати с их стороны, что они оказались последними, – иначе им бы не повезло – не успели бы подойти), я спрыгнул со сцены, и в две секунды оказался возле девушки.

По узкой извилистой дороге Виктория с Андреем и Асей ехали к школе-интернату, расположенному в крошечном поселке, за сорок километров от Лисовска. Все шло наперекосяк: переезд затягивался, сумма для покупки квартиры оказалась выше, чем планировалось, – это выяснилось уже в процессе, что привело к очередной бумажной волоките. Как назло, именно в этом году в эту местную школу-интернат стали принимать всех детей без исключения, – и Асю тоже; а они уже собрались уезжать… А главное, – муж, когда-то влюбленный в нее, как последний романтик, охладел к ней. Вернее, – не именно к ней. Ко всему вообще, и даже к ней, – в том числе. Вот так было бы правильнее сказать. Теперь он был слишком озабочен выживанием в резко изменившемся за последние годы мире, а Виктории… ей просто хотелось жить. Конечно, она тоже делала все, что было в ее силах для обеспечения бытовой, материальной стороны жизни, но она никогда не умела жить только заботами. Она хотела шутить и смеяться, петь и танцевать, читать и разговаривать, любить… Какой бы ни была жизнь. Иначе и жить не стоило – для неё.

Хотелось привычно заплакать; но внезапно она решила, что будет улыбаться вместо этого. Улыбка получилась вымученная, натянутая, – но всё же это была улыбка. «Ты больше не сделаешь мне больно», – заклинала она про себя. – «Я буду улыбаться всякий раз, когда захочется плакать».

Несколько лет назад они перебрались в Лисовск, где Андрею предложили заведовать исследовательским центром; интересную практику, и, – чего уж там, – неплохой заработок.

Местная, почти нетронутая людьми, полудикая природа потрясала воображение: с непривычки казалось, что ты попал в другое измерение, на другую широту… Небольшие речки, пронизывающие городок, как артерии, – сверкали немыслимой, первозданной синевой; воздух был сиренево-прозрачным; невысокие, шарообразные горы, сплошь покрытые хвойным лесом, – казались каким-то инопланетным ландшафтом. Развалины готических замков хорошо дополнили бы этот пейзаж, вписавшись весьма органично (но их не было, кроме, разве что, руин заброшенного туберкулезного диспансера). А когда пришла зима, – выпавший снег оказался девственно белым, без малейших вкраплений какой-либо промышленной копоти, – удивительное зрелище для тех, кто привык жить в крупном городе.