Дмитрий Казанский - Для чтения вечером

– Э-э-э… – реакция Вовика была вполне предсказуемой, и Анфисе пришлось срочно прийти ему на помощь.

– Понятно, теперь следующий вопрос, – она сунула Косте под нос какой-то пестренький каталог. – Вы говорили в том году в интервью для BBC, что ваш идейный фотооппонент – это Сёмэй Томацу. Судя по вашим работам, вы как будто заочно спорите с ним. Многие ваши работы действительно позволяют предполагать это… Или нет, это только так нам всем кажется?

– М-м-м, пожалуй, отчасти… – Костя пожевал немного губами, обвел глазами кухню. – С одной стороны, я его весьма уважаю, – меланхолично продолжил он после небольшой паузы. – Я даже отмечаю его день рождения. И смерти тоже, кстати. Он, конечно, очень пронзительный фотохудожник. Мне очень нравится его циничная фраза: «Я смотрю на своих моделей, как фермер на свои помидоры». В этом я ему близок. Без сомнения. Он стилистически безупречен. Я даже в чем-то ему подражал какое-то время. Было дело, да. Но в нем есть и много такого, с чем мне трудно согласиться и вообще даже обсуждать с кем-либо. Я не думаю, что читатели вашего журнальчика настолько продвинутые ребята, чтобы я реально вам рассказывал что-то важное про старину Сёмэя. Так что, извините, давайте лучше следующий вопрос.

Анфиса уже открыла было рот, но Костя внезапно почувствовал, что ему есть что добавить, и жестом притормозил девушку.

– Хотя, нет. Погодите со своими вопросами. Я вот что вам скажу, друзья мои, – Костя осознал, что разговор надо бы вести в ином русле. – Давайте так… Объясняю один раз. Вижу, что текущее поколение журналистов вообще утратило все признаки профессионализма. Да-да, увы и ах… Для чего в принципе существуют вопросы? Для того, чтобы полученную из ответа информацию использовать с пользой для себя. А не для того, чтобы посмеяться над отвечающим человеком или выставить его в неудобном свете, сделать посмешищем. Но такова сегодня установка у 99% журналистов. Всем нынешним журналистам хочется в каком-то смысле «раздеть человека», найти и показать в нем говнецо. Они считают именно это профессионализмом. Так вот, я в эти игры не играю, друзья мои. По мне, так это всё общение должно больше походить на общение ученика и наставника. То есть я в процессе разговора чем-то делюсь с другими людьми. Это означает, что я лучше знаю, что во мне ценного… И я не играю роль шута, которую мне хотят навязать своими вопросиками. Усекли, нет? Не слышу ответа. Ну, вот и славно, давайте сегодня всё выстроим вот в таком ключе…

Анфисин лобик пересекла легкая морщинка разочарования. Да, не зря её предупреждали… Он запрессует кого угодно. Если захочет, конечно…

– Хорошо. Я постараюсь не задавать вопросы, на которые можно подумать, что они «не про то». Давайте начнем с профессиональных вопросов, если не возражаете. Так можно?

Костя молча кивнул.

– Константин Георгиевич, скажите, пожалуйста, а какую вашу работу или серию работ вы сами цените выше всего? За что вы можете сами себя похвалить? – Анфиса решила пока позадавать очевидные вопросы, которые не могут вызвать раздражения. Потому что рассказывать о себе – одно из базовых удовольствий для человека. Особенно творческого. Костя, разумеется, мгновенно клюнул.

– Ну, тут я не оригинален. То, что мне принесло признание, очевидно, и послужило фундаментом всего того, что я достиг сегодня, – то, собственно говоря, и нравится. Это же очевидно. Да, я говорю про фотки фокстерьеров: бегающих, прыгающих, грызущих палку, спаривающихся и даже радостно какающих. Чего уж тут лукавить – мне повезло в этом вопросе. Эта серия пробила брешь в общественном сознании… И даже развернула какую-то часть людей в правильном направлении, как мне кажется… Как-то ко времени пришлось всё. Мне повезло, наверное. И ещё я чуть-чуть опередил новую социальную парадигму. Вернее сказать, она в определенной степени опёрлась на мои фотки. Фоксоцентризм – он ведь как социальное, так и эстетическое явление…

– А как с другими породами собак? Ну или почему не котики? Почему не «котоцентризм»?

– Нет, котики – это не ко мне. Они красивы, да. Но только геометрически. А в целом – они все сволочи, я так считаю. Так что я – с псами. Ко мне, например, обращались овчарочники. Причем неоднократно. Я даже наблюдал за этими собаками. Но они мне не представляются интересными. Потому что не очень эмоциональны. У них явно нету радости от содеянного, просто обычная работа. Жизнь для них – это преданность и рутина, как ни крути. А для фоксов жизнь – это радость. Сейчас я, кстати, активно исследую жесткошерстных такс. Довольно забавные твари. Вы не приглядывались к ним? Очень позитивные барбосы. Но фоксы лучше, конечно. Однозначно… Впрочем, почти все терьеры такие изначально. В них нет мрачности ротвейлера или холодного бультерьерского желания убить… Да и поймать их в кадр тоже интересно. Это как некий спорт. Но я так понял по вашему вопросу, что вы даже не читали моего эссе про фоксократию. Я прав, дитя моё ясноглазое? – тут Костин голос приобрёл явную язвительность.

…Анфиса была размазана по кухне. Её уличили, да ещё в присутствии этого болвана Вовика, в полной профессиональной непригодности. И потому она решила услышать только спортивную часть Костиной тирады. Костя всё понял и не стал педалировать тему с фоксократией. Но ему было внутренне обидно. Это эссе сделало в свое время немало шуму. Поэтому он весьма желчно сказал, что спортивный азарт в некоторых вопросах ему не чужд по сию пору и в качестве подтверждения плотоядно посмотрел на Анфисину грудь.

– О, да вы у нас спортсмен, оказывается… – девушка ничего не заметила и только радостно подхватила понятную ей тему. Или просто сделал вид, что не заметила. Их там, возможно, учат не реагировать на такие взгляды – подумалось Косте… Он где-то слышал, что журналистов специально тренируют, чтобы они не отвлекались от темы и не сбивались, встретив непрогнозируемую реакцию интервьюируемого.

– Что-то спортивное в этом есть, да, – медленно повторил Костя и всё-таки отвёл глаза в сторону. Сейчас он уже смотрел на свою тлеющую сигарету. – Да, конечно, поймать нужный момент и ракурс, особенно когда имеешь дело с фоксом, – это требует неплохой подготовки. Я, когда делал ту самую серию про этих ушастых тварей, даже бросал курить, например. Иначе дыхалки не хватало. Да, кобеляка? – это Костя уже адресовал своему фоксу, который, услышав ключевое слово «кобеляка», подумал было, что они сейчас пойдут гулять, и радостно выглянул из-под стола.

– А искусство-то где? Оно в чем тут? – Анфиса, забывшись, подняла и так и держала недопитую чашку в руке.

– Э-э, тут же все понятно, – Костя поднял брови вверх, отчего лицо его сделалось слегка комичным. – Фокстерьер – это сам по себе очень сильный месседж, как сейчас говорят. Или, может быть, дискурс – я немного путаю эти новые слова. Впрочем, это не важно – это к Пелевину, пожалуйста. А важно, что фокстерьер, допустим, на фоне ромашек – это уже чистой воды эстетика. Белая собачка, зеленая травка, черные пятнышки, рыжие ушки – папаша Ренуар тут просто отдыхает. Плюс к тому – непременное скрытое напряжение композиции.