Григорий Каковкин - Вот!

– Да. Пойду.

– Купите и на нашу долю.

– Хорошо, Роза Марковна, обязательно.

– Нет, нет, нет, это совсем не к спеху, только когда вы пойдете для себя…

Старуха пытается сунуть Решетникову деньги, он отказывается, она упрашивает, и он берет. Это сцена из вечности. Она вечна: хлеб, старые девы Роза и Эвелина, он – вечный мальчик, правильные вежливые слова, и всегда на «вы».

Студент вернулся в дом, седая растрепанная Роза Марковна смотрела на него, пока он не скрылся за углом и не хлопнул дверью, будто ей все еще надо проследить за ним, «сдать родителям в целости и сохранности».

Что она думает о нем? Что он думает о ней? Она произносит – «вырос», он произносит – «состарилась». Неужели за этими словами стоит только сентиментальное чувство, укладывающееся в грусть о молодости и неизбежной старости? Неужели вечность – это только переодетая, перелицованная банальность?

Снег стаял, а тепло не становилось. Холодно. Уныло. Грустно. И надо ждать. Лета, гаишников, а Решетникова самого ждут, сегодня обязательно с утра, к десяти, и вот – влип! Он всегда боялся влипнуть в историю. В серьезную, настоящую – всегда, пожалуйста, но по жизни попадались одни мелкие, жалкие, с материальными и моральными потерями, с предсказуемым финалом, как эта авария на дороге.

Решетников набрал мобильный номер начальника и друга, но Стас не отвечал. Набрал секретаря. Выслушал ее любезности и объяснил ситуацию. Понял, почему Стас не отвечает: у него в кабинете тот самый «телеграфный столб», желающий избраться мэром, – так в PR-агентстве называли клиентов, не имеющих никаких достоинств. Шутили, что можно заставить голосовать и за телеграфный столб, только для этого надо очень много денег. Разумеется, это гипербола, но очень похожая на правду. Вчера в конце рабочего дня, готовясь к встрече, на которую теперь не попал, Решетников просмотрел видео фокус-групп – тот самый случай. Лицо уголовника, узкий лоб с глубокими морщинами, глаза маленькие, утопленные в щеки, говорит медленно, не убедительнее двоечника у доски.

Решетников бросил взгляд в зеркало заднего вида – блондинка продолжала трещать по телефону, – и он произнес, успокаивая себя: «Случайность, все случайность, в жизни так много случайности». Он посмотрел вперед, на бесполезно горящий зеленый, на неожиданно рассосавшуюся пробку: «…Так всегда – путь свободен, а пути нет». Подумал и как-то особенно вдруг прочувствовал всю неприглядность весны, как неполноценного времени года: «Вранье, что у природы нет плохой погоды, есть, она есть, вообще, если ждешь ГАИ, разбита машина, пусть не сильно, и не страшно, она есть». Мысль пошла дальше: «Откуда у этой блондинки деньги, что она так свободно ими распоряжается, не расстроилась ничуть, не так, как он… откуда у нее деньги, черт возьми?!» Решетников еще раз посмотрел в зеркало заднего вида – блондинка перестала говорить по телефону, ему показалось, слушает музыку, голова слегка покачивалась в такт. Из нетерпения и любопытства Решетников вышел из машины, подошел к ее двери, блондинка снова любезно приспустила стекло. Решетников уловил знакомые голоса ведущих – «Эхо Москвы».

– Вы что-то хотели? – спросила блондинка, будто выглядывала из окошка справочного бюро.

– Я хотел спросить: что слышно?

– Ничего, – пожала плечами блондинка. – Едут.

Вернулся в машину. Сел.

«Мы ничего не знаем про мир… вот эта девица с пухлыми губищами – кто? Все познается только как типаж, у нее работает „Эхо Москвы“, и уже ничего не понять. Случайность во всем! Случайность… Вот тебе и „прикинь“… Если бы остался ночевать у себя на Чистых, маршрут-другой, и ничего бы не было! Не встретился, не поцеловался бы с этой! Кто она? Кто может быть так свободен?! Просто – „модель в постель“! Только они могут быть так свободны! Кто еще?..»

Решетников снова посмотрел в запотевшее зеркало – слушает радио, можно сказать, его профессиональную радиостанцию, ему даже приходилось там выступать, но никогда не приходило в голову, что «Эхо» слушают такие…

Решетников включил преемник, ту же волну, зазвучали те же знакомые голоса, что в «ниссане», – рассуждали об итогах голосования по бюджету, – даже ему это показалось невыносимо скучным. Переключил клавиши – лучше музыка. Опять взглянул из своего аквариума в ее – там, предположил он, пахнет духами, свежестью, молодостью, провоцирующей женской наглостью, все же что-то есть в этих блондинках, хотя в его жизни не случилось ни одной. И самому стало смешно – нет, он счастливчик, настоящий счастливчик, просто проживший уже полжизни без блондинок. Он начал вспоминать жен и подруг своих друзей, вычеркивая из этого списка перекрашенных: почему-то они не подходили для его околонаучного исследования. Еще один разведывательный взгляд через зеркало: «Красотка, этого не отнять, может выбирать, кого захочет». Решетникову захотелось, чтобы выбрали его – «Может, попросить телефончик?» – формально он почти свободен, дело о разводе перенесено для повторного рассмотрения из-за «наличия ребенка», но, конечно, это пошло и несолидно, к тому же трезвый расчет: инспектор обязательно познакомит их в протоколе.

Минут через пятьдесят размышлений о случайностях в жизни, о блондинках и брюнетках, о мужской свободе подъехал молодой парень, полицейский на «форде», достал рулетку, бумаги и начал оформлять. На канареечного «мента» в жилете так же действовали светлые волосы, голос с хрипотцой, яркие губы. Решетников уверен, накачанные косметологом. Много блондинка не говорила – только моргала кукольными глазами, прекрасно зная свою женскую силу, зная, что мир сам по себе, без усилий, крутится вокруг нее. Фамилия у нее оказалась необычная – Говорун, имя для Решетникова важное, судьбоносное – Ольга.

– Ольга Николаевна, подпишите здесь, – попросил полицейский после формальных замеров рулеткой. – И здесь… И здесь… И вы тоже. В тех же местах.

– Холодно, пойдемте в машину – оформим остальное.

Решетников, именуемый теперь потерпевшим, и блондинка, виновник аварии, сели рядом на заднее сиденье полицейского «форда». От нее действительно пахло, как из кондитерской, сотней аппетитных запахов.

«…вопрос в рефлексии – как глубоко она понимает силу своих чар, обаяния, притягательности? Если понимает, значит владеет оружием и, как всякий вооруженный человек, опасна… это как в избирательной кампании…» – не мог остановиться в своих мыслях Решетников.

– Теперь все! Отдаю на руки копии, и можете ехать, – неожиданно произнес полицейский. – Все!

– А я?! А я… у меня там что-то капает… я могу ехать, лейтенант?

– Ну, давайте посмотрим, что там капает! – Возбужденный неожиданным шансом гаишник тут же согласился помочь.